Сознание Лары будто раздвоилось: одна часть была уверена, что ей и близко нельзя подступаться к Диме, и приходила в ужас, стоило задуматься об отношениях; другая же мучилась из-за противоположных доводов. Эта часть боялась, что Ларе выпал истинный шанс, который она бездарно упускает из-за трусливой установки на самосохранение.
Всегда упорядоченные и ясные, не поддающиеся влиянию эмоций мысли стали хаотичными и спутанными. Лара тонула в страхах и сомнениях. Затуманенный чувствами рассудок подводил ее, оставлял без ответов, не привносил никакой ясности, не давал оружия в борьбе с неуверенностью.
Теоретически она не могла доказать или опровергнуть ни одну из мучивших ее неопределенностей. Она должна была сделать выбор, не зная последствий наверняка.
Время шло, и изначальное восприятие разлуки с Димой как закономерной неизбежности, которую можно пережить, начало меняться. Лара вдруг поняла, что не в состоянии выдержать мысль о том, что между ними по-настоящему все кончено. Ничего и никогда больше не будет. Димы рядом не будет. Ни в какой ипостаси — друга, любовника ли — не будет. Прикосновений, поцелуев, секса, общения — не будет.
Слово «никогда» обрело именно то устрашающее значение, какое прежде у Лары ассоциировалось в первую очередь со смертью; но исключая Диму из своей жизни, она обеспечивала себе потерю практически на том же уровне пустоты. Сколько бы она ни утешалась пасторальной картинкой его счастья без нее и собственного покоя в одиночестве — они больше не работали.
Ее чувства к Диме оказались сильнее ее. По вине чувств у Лары не получалось смириться с более чем разумным решением не ввязываться в отношения с полным отсутствием сил и неумением переживать потери; по вине чувств она перестала быть себе хозяйкой.
Лара выдержала полторы недели, что прошли с дня их последней с Димой встречи. В пятницу, вернувшись из фирмы домой, она весь вечер не находила себе места. Не могла ни поужинать, ни отвлечься на книгу, ни закончить оставшийся наполовину написанным иск. Ее потряхивало мелкой дрожью, под кожей, вопреки стоящей за окном июльской жаре, расползалась зябь. С наступлением темноты стало совсем плохо. Лара больше не могла с собой бороться. Не находила убедительных причин.
Вызывая такси, она впервые за полтора месяца выбрала пунктом назначения среди сохраненных адресов тот самый дом с автоматическими дверями, не позволяя себе задуматься над тем, что делает. Подачу машины обещали через шесть минут, и Лара успела лишь переодеться из домашнего в кружевной сарафан и схватить с вешалки в прихожей теплый кардиган: ее морозило все сильнее.
