Его вело от разворачивающихся перед глазами фантазий — всего, что он целую неделю планировал сделать с ней, едва она пересечет порог его квартиры; от желаний, которых он не мог пока осуществить; от невозможной потребности оставить эту женщину здесь, с собой, удержать ее в пределах собственного дома, доказать, что эти отношения нужны им обоим.
Он с опозданием заметил, что беседа окончательно сошла на нет. Лара, наверное, в попытке разбавить общую невеселость, заявила:
— Твои кулинарные способности до сих пор меня впечатляют. Очень вкусно! — Она покачала головой с сожалеющей улыбкой на губах. — Когда еще меня будут так кормить?
Уткнувшись взглядом в тарелку перед собой, Дима усмехнулся, не веря тому, что слышит. Двойной смысл сказанного был легко понятен.
Он резко поднялся из-за стола. Подойдя к Ларе, подал ей руку, дождался, когда она вложит свою ладонь в его, и потянул за собой в спальню. Боль, злая и тоскливая, жгла его изнутри.
Он больше не мыслил разумно. Не пытался контролировать свой каждый шаг, выбрав в качестве мерила реакции Лары. Он собирался — хотя бы на одну ночь — свести ее с ума так же, как она свела с ума его. Не дать ей уйти до самого утра. Удержать рядом с собой.
Путь в спальню был слишком долгим. Развернувшись к Ларе, Дима ее поцеловал. С отчаянием и ожесточением, со всеми чувствами, о которых не мог сказать. Вжимая в себя, стягивая одежду на ходу. Если Лара и хотела, пока они недолго переводили дыхание, что-то сказать, он ей не позволил.
Он чувствовал, как она хватается за его плечи, не доверяя ослабевшим ногам. Как зарывается пальцами в его волосы, царапает ногтями затылок, вызывая во всем его теле дрожь. Как ее бедра соприкасаются с его, и от этого прикосновения почти становилось больно.
Он целовал ее везде, где только мог дотянуться. Слепо шарил руками по ее телу, стягивая блузку, поспешно расстёгивая юбку, наверняка полубезумным взглядом наблюдал за тем, как она сама снимает белье.
Он жадничал, как никогда раньше. Вся Лара была для него, он едва ли отпускал ее от себя хотя бы на пару сантиметров. Он не мог ею надышаться, зарываясь лицом в изгиб ее шеи, вдыхал запах, от которого с первого дня знакомства у него всегда плыли мозги.
Каждое прикосновение Лары к его телу воспринималось как дар, но мучительный: словно расставание было ближе и вероятнее, чем казалось. Его переполняла тоска, неугасающая, неумолимая тоска.
Он целовал Лару с мыслью, что никто не поцелует ее так, как он. Он ласкал ее грудь, живот, спускался ниже, чувствовал влагу на пальцах, проникал внутрь, выбивая из нее стоны, от которых темнело в глазах, и думал, что ни с кем ей не будет так хорошо, как с ним. К пальцам присоединялись губы, Дима, сдерживаясь из последних сил, мучил Лару, подводя к грани, обводил клитор языком, втягивал его губами, едва ощутимо прикусывал зубами и возвращал касания языка, надеясь, что она сама никогда не захочет уйти от него.
