Черноголовка | страница 20



Я медленно напечатал заголовок. Жирными крупными буквами.

«Мэр-кот».

Да, пусть нами будет управлять не человек, а кот. Независимый, добрый и преображающий окружающую действительность в лучшую сторону. Нам нужны упрощения. Очень нужны.

Ведь сложностей в жизни нам и так хватает, правда?

* * *

В этом кафе сегодня было немноголюдно.

И все же мне не нравится Ногинск.

Грязный, негостеприимный городок с грубыми улочками, грубыми людьми. И с тем самым военкоматом в придачу, куда нам, черноголовцам, приходится идти, если у мужчины появляется странное желание отдать долг Родине.

Долг Родине… как будто Родина – это мерзкий щупленький коллектор, вороватым взглядом осматривающих своих потенциальных жертв, будущих должников. Ведь все мы в чем-то провинились, все мы что-то кому-то должны – пусть пока об этом и не знаем.

Да, у меня сегодня было крайне плохое настроение. И этот паршивый городок не прибавлял мне желанного оптимизма.

Ведь грязь с улиц надо убирать.

Ведь дороги нужно ремонтировать, а не заставлять людей выбегать на проезжую часть (да, в этом городе все было настолько плохо с дорогами, что иногда их попросту не было).

И срочную армию давно пора было убирать – абсолютно бесполезное формирование, сосущее баснословные деньги из бюджета под моральным благовидным предлогом трансформации юношей в мужчин.

А всем давно уже известно, что мужчина становится мужчиной, лишь когда женщина или государство признают его таковым. А это радостное событие происходит только в случаях позорной низменной покорности. И этому прекрасно обучают в армии – поклоняться авторитетам без лишних мыслей. Сначала государству, а затем уже и своей женщине.

Замкнутый круг рабства с вековой историей.

– Ты могла об этом сказать, – мрачно пробурчал я, похоже, уже в сотый раз.

– И что бы это изменило? – холодно спросила она.

– Все. Все! Понимаешь, все бы, блин, изменило! – резкие истеричные нотки в моем голосе выдавали крайнюю обеспокоенность обсуждаемым вопросом.

– Я просто хотела добиться своего, – отстраненно произнесла она. – А ты можешь на меня кричать, сколько хочешь.

– И буду кричать! Буду! – я нервно начал оглядываться по сторонам, опасаясь потревожить кого-то своим паршивым настроением.

Но вокруг нас было пусто – как в пустыне. И выжженная многодневными переживаниями пустыня раскинулась и в моей печальной душе. Даже на кончике языка я чувствовал неприятный фантомный привкус песка, а раскрасневшаяся шея постоянно чесалась. Мне надо было успокоиться, но я не мог понять, как это сделать. Оставалось лишь истерить, кричать и выплескивать скопившееся отчаяние наружу.