К концу лета приехал Генка. Три дня мы его почти не видели. Загулял молодой парень с девками, пока не потратил остатки отпускных денег. Сидит брат, голову ломает, на какие шиши билет на самолёт до Магадана купить.
Тут мы с Вовкой и подкатили к Генке на хромой козе.
– Хочешь, братишка, мы решим твою проблему, только и ты нам помоги! – прошептали ему на ушко.
Поставили на стол перед ним наш мешочек, смотри, мол, какие мы молодцы-удальцы. Высыпал Генка золотишко из мешочка на клеёнку и принялся перебирать крупинки пальцами. Все пересмотрел, и давай гладить наши непокорные чубчики, а у самого глаза отсырели, и нос зашмыгал.
– Золотые вы мои, старатели, никакое это не золото, а обыкновенный медный колчедан, цена ему, пшик! – еле выговорил наш северянин.
Ночная саранча.
Промелькнуло жаркое лето, опалив наши спины и носы. Выгорели добела буйные чубчики. На смену бесконечным купашкам и рыбалке пришла пора лесных походов по грибы да ягоды днём и набегов на фруктовые сады по ночам.
Самые отчаянные пацаны сбились в небольшие ватаги и заколесили на ободранных велосипедах по улицам да переулкам, высматривая рясные груши да яблони, худые заборы и сторожевые проволоки с крючками, вперемешку с консервными банками, да чтобы без злобных собак и злющих хозяев.
Только две улицы, Танковая и Батарейная, были для нас запретными, раз и навсегда. Жили там с военного времени на одной улице ссыльные немцы, а на другой ещё хуже – ссыльные бендеровцы. Мы туда ни ногой, ни днём, ни ночью. И не страх сдерживал нас, а лютая ненависть за убитых и израненных наших родных и близких, за наше голодное и холодное детство.
Война пропитала нас насквозь, как будто не отцы наши, а мы сами прошли через её горнило. Немецкая речь, даже спустя десятки лет, заставляет судорожно искать на поясе кобуру с самодельным деревянным пистолетом.
Вечером, встретив своих коров, вернувшихся с пастбища, и быстро навернув большую кружку киселя с краюхой хлеба, пока мать занята дойкой, сбегаем из дому, чтобы нам не нашли какую-нибудь работёнку в огороде. Собирались обычно на задворках городской пожарной части. Огромные кучи брёвен и чурбаков, заготовленных на дрова на всю долгую зиму, служили нам лавками и табуретками.
И начинались бесконечные рассказы о фильмах, украдкой увиденных в солдатских летних лагерях, об удачных походах на рыбалку, о несметных кладах, закопанных японцами в тайге. Особенно нравились всем мои пересказы прочитанных книг, кои я глотал в несметном количестве. Не было в городской библиотеке такой книги, которая не оказалась бы правдой или неправдой в моих руках.
