– Это только боги наши славные и правные знают, куда тебя занесет, – всхлипывала Заря Милославна. – Но я не только поэтому растрогалась. Вспомнила, как ты у меня появилась, лицонько твое раскрасивое, будто из сказок волшебных, на меня воззрилось, и с тех пор жизнь моя круто изменилась. А вот уже день настал, когда я тебя в невесты готовлю, – вновь уложила дочку на кедровую скамью и давай пенить мылкой-мочалкой душевно. – Потом мне вспомнилось, на тебя глядючи, как меня матушка намывала когда-то, слезы роняя. Вспомнила и нашу с ней последнюю баньку, и как все повторяется поочередно неостановимо. А ведь как вчера пронеслось, – и руками показала, как года быстро-быстро перед глазами пролетели. – А ведь было это давным-давно, и тоже не верилось, что всего столько впереди пережить и узнать придется. Казалось все простым и ветреным. – Вздохнула уже легче. – С другой стороны, смотрю на тебя, сердце мое, и понимаю, что вся жизнь моя до вас будто сном прошла. Спала крепко, беспамятно, а проснулась только с вами. Век мой отсчет начал только с появлением тебя первой и продолжился счастьем большим под крылом отца твоего в тепле совместного проживания в нашем доме любимом. Потому и расставаться жалко. Ходило мое сердце, гуляло, да под присмотром, а теперь – побежит, резвясь, куда жизнь понесет без моего дозволения. А возможно, и без помощи и совета своевременного в нужный час… Хотелось бы мне, чтоб опять ты в девочку назад превратилася и на колени мои присела, молоко всасывая.
Улыбнулась Малина-голубушка матушкиным причитаниям, встала и усадила родимую на скамью, сама присела к ней на колени, как той грезилось, и голову русую на шею белую сладкую мамину уронила нежно.
Обняла матушка взрослую дочку, словно девочку, и давай ее улюлюкать, как в детстве.
Знали обе, никогда этот момент волшебный более не повторится, потому не торопились, блаженствуя. И текло время медленно, угождая…
Как от матушки пахло, так никогда ни от кого пахнуть не будет. Да и мамушка со временем состарится, ссушится, потеряет этот аромат медово-молочный навсегда. Уже не посидишь на ее коленях стройных сильных, не почувствуешь себя слабой и укрытой со всех сторон заботливыми объятиями. Знала это Малина-голубка, хоть девочкой в уме еще была. Что для человека семнадцать лет? Легкий ветерок ветреный…
Ну а когда наобнимались-нанежились, уселись вновь мыться-париться. Да и жар, что отец натопил, ушел чуток, приятнее дышать березой черной священной стало.
