– Третий – обнимашки, – и близнецы, засмеявшись, стали обниматься, изображая влюбленную парочку.
– Четвертый – помощь. Посуду помыл, с детьми посидел, лампочку в ванной поменял – молодец!
– Пятый, как говорит дедушка, самый главный для всех женщин – словечки. «Мой Андрюшечка», «Да, моя Танечка», – и опять пацаны принялись строить рожи и хохотать, хотя за окном уже наступила ночь и всем давно было пора спать. Как хорошо, что Восьмое марта – это красный день в календаре, большой праздник для большой страны и не нужно с утра пораньше бежать в школу.
В этот момент терпение Папы лопнуло и он захотел схватить сорванцов за шивороты пижам, но те, как чувствовали, вовремя отскочили в разные стороны. Папа сам не смог удержаться от смеха, лишь качал головой, в душе гордый от того, какие умные, веселые, интересные, талантливые, прозорливые ребята у него растут.
– Значит, вы все везде подслушиваете, жучки?
– Почему же сразу подслушиваем? Только глухой и слепой не слышит, что в доме творится. Вот дедушка так и говорит: мол, если бы жили за городом, все вместе, в одном доме – было бы больше места, у каждого по комнате. Он бы огород с натуральными продуктами посадил, легче и экономичнее один холодильник наполнять, чем два.
– А бабушка говорит, помогала бы с детьми больше.
– Жить в городе удобнее, можно больше времени уделять работе, а из области не наездишься. Да и вам зачем помогать, вы вон и так взрослые! Все знаете!
– Просто Мама как-то сказала тете Лене по телефону, что мечтает иметь вот такую малюсенькую хорошенькую дочечку, – и Витя показал пальцами какую.
У Папы округлились глаза как раз до размера, показанного пальцами Вити.
– А еще на Новый год Мама с нами писала в письме Деду Морозу, которое мы отправили в Великий Устюг по почте, чтобы он сжег твой новый сервис и превратил тебя в того прежнего, простого, веселого, доброго Папу, какого она полюбила в институте.
– Иначе, как сказала тетя Женя, запахнет семейным кризисом.
Папины глаза вернулись на место, но что-то стало происходить с его лицом. Вот только минуту назад оно было задорным и даже глуповатым, как у мальчишки, а уже сейчас стало серьезным, как у взрослого дяденьки.
– А она плакала, когда письмо писала? – спросил он грустно и поджал губы, видя, как кивают светлые головки близнецов.
Папа вытер слезу, нечаянно набежавшую от услышанного, и, позвав двух сорванцов, видящих, слышащих и чувствующих все на свете, крепко, по-отцовски благодарно обнял их.
