– Как зовут тебя, прекрасная? – спрашивал царь, за руки девушку держа и с нежностью в лицо ее глядя, по которому мысли облачками серыми летали, прозрачными для Владыки.
– Имя мое самонареченное Алла, отчество Святославовна, обережество БероРода, имя сакральное непроизносимое СтрибоСлава, имя рода СвентоЛеля…
– А имя вечное скажи мне, суженая, – приблизился царь к губам девицы взволнованной, чтобы шепнула ему то, что никому рассказывать не велено.
– Сара… – лишь смогла выдохнуть девушка, в ответ поцелуй получая.
– Царица моя, – улыбнулся властитель, зная ответ.
И в целовании волшебном все лохмотья от сарафана рваного стали преображаться в золоченные тоги да латы, на руках и ногах появлялись браслеты обережные коловратные, на шее – ожерелья чудесные солнцеворотные, покамест на голове дугой бриллиантовой диадема царевны не окончила процесс превращения.
Взялись за руки молодые.
– Выходи за меня замуж, Алла-Сара-Зара-Царица… Да только есть одно условие. На Землю нашу, на страну родимую буря смертоносная затевается и выходит мне биться с силою сатанинскою, начиная с этой ночи проклятой… В прошлый раз победили врага, да война тысячу лет тянулась. Будешь ли ждать меня тысячу лет? Сможешь ли выдержать такой срок? – вздохнул тяжело. А потом вновь просиял. – А когда побьем супостата, вернусь с поля брани, сыграем свадьбу пиром на весь мир и женюсь на тебе по всем конам и канонам человеческим, чтобы жить-поживать в любви да верности. Вечно…
– Я согласна, – молвила Алла без сомнений.
– Тогда прими в подарок это кольцо, что Перуном, братом моим, выковано из молний небесных. Отныне и вовеки я твой, все мое – твое, а твое – мое…
Неожиданно воздух заскрипел, заскрежетал раскатами громовыми и откуда ни возьмись искра белая опасно сверкнула и, послушная, кольцом серебряным красоты необыкновенной в руки царские упала. И обручился Великий Господарь с невестою, даря ей слово свое верное. А Слово его было – всё.
Так и предстали четою, обрученной премудростью с глупостью, пред людьми за час до большой трагедии, что на мир ураганом упасть стремилась.
От чувств, переполнявших бедную девушку, что в один миг из грязи в князи по велению старосты возвысилась, упала на колени в смятении перед Павлиной Куприяновной, обняла ее ступни волнительно и говорила, целуя ноги:
– Прости меня, мудрая женщина. Прости, матушка. За злость, за вскидчивость, ожесточение, скудоумие. Власть твоя и законов твоих безгранична и всесильна. Верю в них от всего сердца! Ты права была, а я ошибалась. Ты большее, а я меньшее, – и только она это произнесла, кольцо перунское сковало тело ее женское, светом ясным озаряя, подняло вверх его, словно пушиночку, и разразило молниями блестящими, будто на части разорвало. Росло сияние, разрасталось и вместо девицы безрассудной еще миг назад оказалась другая фигура, ростом исполинским, богатырским, лицом по-прежнему прекрасным да благородным и возвышенным.
