Известно, что Ангелы Господни записывают каждое слово человека, его деяния, помыслы, впрочем, и он сам ведет рукописный дневник своей жизни. У него ничто не теряется бесследно, не ускользает безвестно, не забывается, не предается забвению. Сие не тщеславие, ибо муза хранит частицы его мыслей в себе, её чистые очи навеки сохранят образ того ничтожного гордеца, каким он, безусловно является. Юношеская гордыня не позволяет ему быть склоненным пред непостижимым и малоизученным миром. Ибо он живет безумно, им правит творческая похоть, которая постоянно требует создавать, творить. Но он тою возбужденностью не одержим, добровольно знакомый со своею ничтожностью, он не питает иллюзий о значимости своей в среде себе подобных творцов. И то покорное обстоятельство личности, делает его свободным и прямодушным, делает авторским каждое его философское заявление, кои сей юноша навострился излагать пространной речью и языком весьма простым для понимания. Он более не слуга мира сего, но и не озлобленный повстанец, он просто творец, который не стремится обессмертить себя, будучи удовлетворенным, он и так обладает нетлением души. Таковым образом вырисовывается поверхностная картина стремлений мировоззрения творца, чья душа пока что не отворена читателю полностью, которая подобно раковине лишь приоткрыта слегка, дабы понемногу проливать свет истины в темные комнаты человеческого знания. Впрочем, и девушка стоящая подле него была весьма таинственна, таявшая в себе противоречия канонов благочестия, импульсивность, грациозность чувств, сострадательность мироощущения. Видимо трогательно жалея друга, дева всегда слушала его и, умолкнув, сомкнув уста, не перебивала собеседника. Временами она любовалась закатным уходящим солнцем, словно те набухшие маком небеса шептали ей страшные пророчества.
– Воистину, Творец мой единственный учитель. Но что если я превзойду Создателя в мастерстве творения, и не увижу равных себе по таланту ни на земле, ни на Небе? Но разве столь омерзительный грешник как я может приблизиться к святому мастерству праведной жизни, смею ли я помышлять о подобной дерзновенности души? Да, я посмел подобно мыслить, но прежде я мечтаю о прощении. И меня осудят за оное несвоевременное дерзновение, даже ты, верная муза моя, выскажешь мне укор. Потому что меня сложно понять. Только послушай, вслушайся в мои мятежные мысли – Великое искушение принес Господь в своём облике человеческом. Я пытаюсь сравниться с Ним, достичь Его высот праведной жизни. Теперь же, выслушав меня, скажи мне, грешно ли стремиться к совершенству? Мне думается это первостепенная жизненная позиция всякого здравомыслящего человека. – говорил юноша надрывно, словно ускользающее за горизонт солнце являлось часами, вот-вот и его время кончится, нужно торопиться повествовать о главном, о самом важном.
