Но заблуждались жильцы коммунальной квартиры! Искал Кондрат Палыч лишь сочувствия и поддержки, поскольку очень боялся он столь сильных перемен, а ближе соседей у него никого в жизни не накопилось…
– Ордер уже заполучил, – рассказывал он парнишке из комнаты-у-туалета, но скорее подбадривая произносимым себя, – таперя только и заживу! А что? Пора и о семье задуматься – седьмой уж десяток разменял… Там, слышь-ка, наличествует балкон, и лифт функционирует!
– Ты, деда Кондрат, стало быть, в новом доме будешь барствовать, а нам с родителями – до моей старости продолжать в десятиметровой комнате ютиться, слушая музыку соседских испражнений? – интересовался его малолетний собеседник. – Как по-твоему: это шибко справедливо?
– Пойми, ребёнок, правительство сочло необходимым позаботиться именно обо мне. То есть, откажись я от получаемой жилплощади – твоей семье она вряд ли досталась бы… Справедливость тут ни при чём, её, если хочешь знать, вообще не бывает, а выдумали этот термин большевики, дабы мобилизовать европейский пролетариат на борьбу с поборниками демократии за право на выходной день.
– А вот если бы такая возможность была, ты уступил бы нам предлагаемое? – не унимался мальчик.
"А что? – подумал вдруг Кондрат Палыч. – Не попробовать ли? Тогда и переезжать не придётся, и люди сформируют обо мне лучшее сложившегося за долгие годы соседствования мнение!"
На следующий же день Кондрат Палыч отправился в собес, дабы узнать о возможности оформить задуманное. Отстояв внушительную очередь, состоящую из претендентов на получение комфортабельного жилья, попал он в кабинет к чиновнице преклонных лет с густо подведёнными бровями на желтоватом – в цвет разложенных на столе бланков – лбу.
Поскольку Кондрат Палыч пришёл в столь популярную инстанцию не с целью подачи заявления на получение жилплощади, а скорее с обратным, разговор он начал в свободной, если не сказать – вульгарной манере.
– Здравствуй, девица-красавица, – обратился он к чиновнице, плюхнувшись на скрипучий стул и несколько по-женски закинув ногу на ногу, – принимай дорогого гостя.
Возникла пауза, охарактеризовать которую сторонний наблюдатель мог бы как неловкую, в то время как содержала она в себе более широкий спектр значений, не исследовать который автор не может себе позволить, учитывая потребление его литературного таланта столь претенциозным читателем, коим, без сомнения, является обладатель изучающих эти чарующие строки глаз.
