Я уже уехал. Уехал далеко, и, может быть, навсегда. Как и говорил, отыскал достойных людей и вместе с ними поехал, как они говорят, на собаках. Это значит – на электричках.
Пишу я тебе, сидя на станции в городе Барабинск, что весьма фигурально, поскольку, как оказалось, именно здесь и клепают те самые синие почтовые ящики, в один из которых я вскоре и опущу тебе письмо.
Перед тем, как уехать, я ходил к Валере на суды. Было отвратительно и мерзко, хотелось блевать, но я держался.
Пострадавший хмырь очень сильно орал первое время, почему там только «вот этой вот», а нет «ентова», который его гасил, то бишь, как ты понимаешь, тебя. Кричал, «органы они или не органы», раз всех найти не могут, и дойдет до самого товарища Руденко.
Был там прокурорский, как полагается, при параде, с золотыми эполетами. Еле в двери пролез. Это он, кстати, хмыря успокоил, когда тот сильно по твою душу орал. Сел он с ним так участливо, взял, да и успокоил, мол, мы вам, товарищ потерпевший, огромаднейшую работу провернули, мол, претерпев моральные и материальные издержки, в непростой, так сказать, криминогенной обстановке, вместо того, чтобы показать дулю с маком, раскрыли вам преступление. А товарища Руденко беспокоить совершенно необязательно, он ведь никому не мешает – лежит себе на Новодевичьем…
Была там Валеркина маман. Заявилась она в неприглядном виде, наорала на плешивого Валеркиного адвоката, защита он или кто, оттаскала за оставшиеся волосы, за то, что тот, гадина, ни хрена не делает, и была удалена до конца судебного процесса.
Ну и судьи были – в черных мантиях. Все Валерку спрашивали, зачем он это сделал, какие у него мотивы. А он и слова-то этого толком не понимает – «мотивы». Какие там мотивы, говорил, все было по приколу, а потом сказал, что был пьян и ничего не помнит.
Как раз тогда интересная штука все у меня из головы никак не вылезала – почему судьи в черных мантиях приходят? Если все делать как полагается, они, олицетворяя прозрачность правосудия, голыми должны приходить.
Такие, брат, дела…
Дали Валере два года и шесть месяцев. Прокурорский просил трешку, но суд полгода скостил, может, потому, что Валера первоход, а может, все-таки, из-за адвоката.
Того на последнем заседании понесло, может быть совесть, наконец, взыграла, а может, запал на Валеркину мать, когда та его за кудри таскала. В общем, стал он на пальцах доказывать, что Валера – это не главный фигурант, этот факт, как-никак, и потерпевший признает. Отсутствие главного фигуранта, говорит, это промах органов, и Валера не должен за их, органов, промахи, отвечать. Я бы ему, конечно, поаплодировал, но прокурорский резонно ответил, что Валеру и так судят, как соучастника, а не как преступника, а если бы судили, как преступника, то и просил бы он для него не три, а семь. На этом прения и закончились.
