Услышав Кислова, Стаханов ответил:
– Кислый, после перемены поговорим!
Кислов резко погрустнел. Все знали, что бить его Стаханов не будет, но утомительное и унизительное выяснение отношений предстоит.
– Да, ладно, Стэхан, ты чо… – пробормотал Кислов.
Раздался звонок. Это радостная дребезжащая трель, это инь и ян, черное и белое, небо и земля – потому что один и тот же звон означает и начало урока, и его конец. Он повергает в горе, и он дарует счастье – детское безудержное счастье, когда все, позабыв о приличиях и вообще обо всём позабыв, вскакивают в первобытном экстазе и с воплями мчатся прочь. Обычно громче всех кричал Тихонов, но – не сегодня. Химичка менялась в лице, видя эту радость. Несложно было догадаться, что чем тягостнее, чем утомительнее урок, тем больше шума при его окончании. Это были как бы антиаплодисменты, показывающие учителю, чего он стоит.
Всё-таки, странно, – подумал Тихонов, – что звонок всегда одинаковый. Надо бы на начало урока ставить что-то нудное, тоскливое. Например, из оперы какой-нибудь, типа «Борис Годунов». А на конец, наоборот, праздничное и многообещающее.
Проходя мимо, к его уху наклонился Рыбенко:
– Я надеюсь, у тебя гандоны есть?
Меньше чем за минуту класс опустел. Последними, как обычно бывает, уходили отличницы, и они же были единственными, кто сказал: «До свидания, Татьяна Юрьевна!»
Вид у неё стал усталый и от этого как будто более человечный. «До свидания, девочки», – ответила она совершенно нормально, не как сука, а как обычная женщина. Это немного удивило Тихонова – ему хотелось считать, что люди всегда одинаковы, если уж гад, то всегда гад.
Она подошла к нему, прислонилась бедром к парте напротив и скрестила руки на плоской груди. В глазах у неё появилась недобрая усмешка.
– Ну, Тихонов, скажи мне, что дальше?
Начало было непонятное, он растерялся.
– В смысле, Татьяна Юрьевна?
– В прямом, Алексей. Учишься ты плохо, по всем предметам тройки, и то из жалости их ставят. Ты ведь в университет не поступишь потом. Родителей позоришь!
– Посмотрим, – нагло ответил Тихонов. – Вы то, я вижу, тоже не профессор.
Она побледнела. Помолчала, переваривая его хамство, и сказала, с трудом сдерживая злость:
– Хоть ты и читаешь по ночам Платона, это тебе не поможет!
– Я свободен, Татьяна Юрьевна?
– Да, можешь идти.
Шагая по пустынному коридору, он думал о её словах. С чего она взяла про Платона? Да, он любил почитать, но не до такой же степени! Хорошо, хоть не Библию вспомнила…
