– Да так, норм. Всё улеглось. А, смешная история случилась…
– Какая?
– Вчера старшеклассников после уроков в актовом зале собрали, рассказывали про экзамены. А потом вдруг завуч вышла…
– Это Маргарита Петровна наша?
– Ну а кто у нас завуч? Она.
– Ну и?
– Она выходит, как обычно мрачная такая, и говорит: «Мы знаем, кто это сделал! Этот негодяй, предатель будет сурово наказан!»
– А что сделал-то? – с усмешкой спросил Тихонов, чувствуя, что где-то под сердцем поднимается тревога.
– Мы тоже не сразу поняли. Но потом она объяснила наконец, когда дошло до неё, что никто не догоняет: кто-то на откосе окна у кабинета директора слово нехорошее написал. Мы, конечно, сразу решили, что сам знаешь какое слово, и только она нас отпустила, бросились смотреть, давка была, как на похоронах, чуть Громову не раздавили. А там всего-то: «СУКА». Но добротно так, глубоко, во весь откос!
– Да, дела… – тоскливо отозвался Тихонов. – Так кто написал-то, известно?
– Нет, не сказала. Только что предатель будет наказан!
– А почему предатель-то?
– Да хрен её знает. Ты же знаешь этих училок старых, у них с годами мозги переклинивает.
– Ну да, ну да…
– Ладно, мне пора! – Денисов поднялся. – Родаки надумали на дачу ехать, представляешь, какое западло? Мне-то что там делать? Нет, говорят, дело семейное, мы все вместе должны отдыхать. А я эту дачу ненавижу. Опять заставят что-то делать.
– Понимаю! Гады, – согласился Тихонов. – Ладно, давай. Держи меня в курсе.
– Тебе везёт, тебя родаки не трогают.
Когда Денисов уже вышел на лестничную клетку, Тихонов не удержался и спросил:
– Ну а как там девчонки? Петрова, Ступакова…
Денисов пристально посмотрел на него и вздохнул.
– Титяев в Гришину походу втюрился. Ходит всё с ней.
– А мне какое дело? – взорвался Тихонов. – Что ты мне сразу про Гришину?
– Да так, ничего, сам спросил…
И, махнув рукой, Денисов побежал вниз по лестнице, ловко прыгая сразу через три ступеньки.
С тяжелым сердцем Тихонов вышел из дома, после недельного перерыва решившись наконец явиться в школу. Фингал почти полностью прошёл, осталась только лёгкая желтизна в углу глаза. Но едва он оказался на улице, как все его страхи и тревоги вмиг смело дыхание весны. Хотя и было холодно и обещали ещё заморозки, было ясно, что как бы ни боролась зима, как бы ни пыталась она удержаться, ей по любому конец. Об этом ему по секрету говорило солнце. Не зимнее и далёкое, сжавшееся в точку, а тёплое и большое, посылающее ласковые, греющие лучи. «Умирая, – шептало оно, – мы рождаемся вновь».
