Подъезжаю к дому. Вот как тебя, Иван Василич, так угораздило. Жил себе не тужил… Эх.
Заглядываю на заднее сидение. Это нечто, облёванное, извините за подробности, мирно спит и лапки свои под голову положило. Вытягиваю ее. Ну и запах! Она что бензин пила и соляркой запивала. Завтра, вернее уже сегодня, разберусь с этим…
Затаскиваю ее в квартиру и прямиком в ванную. Блин, что это под ногами…. Мамина шавка таращится на меня из темноты и начинает истошно лаять…
— Фу, Цербер, свои! — ну не мерзкое создание, уже бежит и ластится, как кот, к моей ноге. Еще один озабоченный.
— Так, сирена для титана, пора водных процедур, — и начинаю ее умывать, смывать блевотину с ее волос. Надо ж было такое отрастить.
Она немного приходит в себя:
— Ой, где я?
— Там, куда ты так стремилась, зараза! Чё ж ты так, Алена Михаловна?
— У меня выпускной был, — икает.
— И что с того? А в дыре той, что одна делала?
— У меня было свидание… Ой, а чего это ты, черт рогатый, заделался воспитателем?
— Воспитывать избалованную великовозрастную девицу, нет уж уволь, пусть тебя мама с папой воспитывают, а я констатирую факт, ты нажралась, как собака из анекдота про «лай-лай-лай».
— Фу, какое грубое слово «нажралась» … Ну ты скотиняка…
Я еще и скотиняка?! Чуча вот доиграется и я все-таки придушу.
Смотрю, она уже сняла пиджак, и пытается стянуть топ. Упс!
— Ты что делаешь?
— Ты слепой? Раздеваюсь, не могу ж я в заблёванной одежде ходить!
— Дай хоть выйду!
— Та ладно тебе, ты ж врач, что ты тут не видел.
А точно! Но когда она оказывается в одном белье. И кто это так назвал вообще? Три полосочки. Еле прикрывавшие определенные места.
— А вот теперь выходи! — кинула мне мерзавка, и вслед швырнула свои "три полосочки".
Выйдя, я услышал шум воды. Прижался спиной к стене. Что происходит? Вот выбить меня из колеи, это надо еще как постараться.
Ну женщина — как женщина. Пропорциональное тело, хорошая форма, светлая здоровая кожа, мягкая на ощупь… Иван, ты врач в первую очередь. Ты же не заводишься каждый раз, когда видишь голое тело… Но то другое дело, там тела мертвые, а тут теплое и живое. Бросай из головы эту блажь. Пусть высыпается и валит нафиг.
Стелю ей на диване. Да как стелю — бросаю подушку и легкий плед. Лето на улице — не замерзнет, а сам укладываюсь обратно в свою постель. Ну и день, нет, не так, ну и ночь!
Открывается дверь ванной, и я вижу ее тонкий силуэт в моем банном полотенце.
— Эй, Затрахов, куда мне теперь? — голос все еще пьяный.
