Голова была пристроена в конце выщербленного кирпичного парапета старого моста; бесстрастное лицо повернуто так, словно высматривало кого-то достаточно неосторожного, чтобы приблизиться. Голова мужская, с густыми темными волосами, щедро тронутыми сединой, нависшими бровями и длинным выдающимся носом.
— Скверное это дело, — вздохнул дородный констебль, сосновый факел в его руке шипел и плевался под порывами ветра.
Сэр Генри Лавджой, самый новый из трех постоянных магистратов на Боу-стрит, смотрел, как золотые блики танцуют по бледному лицу с застывшим взглядом, и побарывал подступавшую тошноту.
Ночь была необычайно холодной и беззвездной, факелы констеблей полыхали вдоль узенькой речки, наполняя воздух запахом горящей смолы. Разумеется, с утра нужно будет более тщательно все здесь обыскать. Но расследование только началось.
Даже при дневном свете этой ухабистой грязной дорогой редко кто пользовался. За извилистым потоком, над которым был перекинут узкий одноарочный мост, широко раскинулись рынок и садовые питомники, известные как «Пять полей». Сейчас равнину на том берегу окутывала жуткая чернота, настолько беспросветная, что казалась непроницаемой.
Сутуля плечи от холода, Лавджой перешел к остальной части несчастного джентльмена: массивное тело лежало на травянистом склоне, некогда аккуратно повязанный льняной шейный платок был сбит и покрыт темными пятнами, сырой обрубок шеи выглядел слишком отвратительно, чтобы немедленно приняться за тщательный осмотр. Мужчина в годах Лавджоя, где-то за пятьдесят. Это не должно было беспокоить магистрата, но почему-то беспокоило. Он неглубоко вдохнул, втянув в ноздри резкую медистую вонь, и нащупал свой носовой платок.
— Вы уверены, что это… это был… мистер Стэнли Престон?
— Боюсь, что так, сэр, — сказал констебль. Крепкий молодой человек с выпуклыми глазами, он горой возвышался над Лавджоем, который был низеньким и щуплым. — Молли… подавальщица из «Розы и Короны» признала, э-э, голову, сэр. И я нашел визитные карточки у него в кармане.
Лавджой прижал к губам сложенный платок. При любых обстоятельствах столь ужасное преступление вызвало бы немалую озабоченность. Но поскольку убитый приходился двоюродным братом лорду Сидмуту[2], бывшему премьер-министру, который ныне занимал пост министра внутренних дел, последствий следовало ожидать самых серьезных. Неслучайно местный судья немедля известил Боу-стрит, а затем полностью устранился от расследования.
