На помост вытолкнули молодую женщину со славным мальчиком лет восьми-десяти.
Словно заколдованный, Себастьян с ужасом наблюдал, как аукционист сначала высказал желание продать мать и ребенка вместе. Но у женщины была иссохшая правая рука, что отвращало покупателей, интересовавшихся ее красивым сыном. Наконец аукционист согласился продать их по отдельности. Молчаливые беспомощные слезы катились по щекам негритянки, пока продолжался бойкий торг за ее ребенка.
Раздался стук молотка, и победитель торгов — толстяк с плохими зубами, в пятнистом жилете — протолкнулся к помосту, чтобы забрать свое новоприобретенное имущество.
— Нет! — воскликнула мать, бросившись вперед, когда мальчика уводили. — Нет! Вы не можете забрать его от меня. Умоляю, не делайте это. Умоляю.
Ее схватили, потащили обратно. Она боролась дико, бессмысленно. На короткий момент ее безумный тоскливый взгляд наткнулся на Себастьяна, возвышавшегося над головами прочих зрителей, и он почувствовал беспомощный стыд — за свою нацию, свою расу, свою эпоху и за свое бездействие. Уже тогда он знал, что этот стыд останется с ним навсегда.
Вот и теперь, остановив коррикль перед внушительным особняком Стэнли Престона, Себастьян поймал себя на том, что вспоминает Луджа и ту безымянную обезумевшую мать. Изящная деревянно-кирпичная елизаветинская усадьба далеко отстояла от тростниковых полей и невольничьих рынков Вест-Индии, но существовала за счет жестокостей, которые там творились.
Большинство процветающих жителей Ханс-Тауна были рады обосноваться в одном из однотипных каменных домов, недавно возведенных вдоль Слоан-стрит и на новых площадях. Но не Стэнли Престон. Он выбрал под свою резиденцию реликт прошлого, известный как Алфорд-хаус.
В ухоженном саду, который наверняка изначально был гораздо обширнее, мощеные дорожки углубились и замшели, а побеги вьющихся роз спутались и одеревенели. В этом районе нашлись бы и другие, не менее величественные особняки, но большинство из них превратились в школы или больницы, когда благородные владельцы предпочли перебраться на Беркли-сквер или на Маунт-стрит.
Для Себастьяна не стало бы неожиданностью, если бы сломленная горем дочь убитого, Энн, отказала ему во встрече. Но она вышла к нему почти сразу — стройная девушка в простом черном платье, выглядевшая бледной и потрясенной, но державшаяся с завидным самообладанием.
Приняв соболезнования и извинения за беспокойство с любезностью, достойной восхищения, она провела визитера в элегантную гостиную шестнадцатого века с искусной гипсовой лепниной на потолке и темными филенчатыми стенами, увешанными коллекцией старинных пистолетов и мечей.
