Но Лилия Григорьевна, дай бог здоровья ей и ее больному сердцу, не выдержала и года с нерадивыми старшеклассниками. В апреле женщина ушла на заслуженную пенсию, оставив на меня два десятых класса.
За последний учебный месяц я потеряла три килограмма в весе (мне кажется, это были умершие нервные клетки). Еще год в таком ритме я рисковала просто не пережить, поэтому одиннадцатый «б», конечно, отдали другому педагогу.
Но тут возникла еще одна проблема. Проблема кадров в нашем городе! Учителей едва хватало, чтобы вести уроки. А на классное руководство ставить и вовсе было некого. Но тут, хвала небесам, в пятьсот восьмую школу пожаловал новый педагог. Коршаков.
— Полин, а ты классный час для своих подготовила? — мужчина, пробившись через толпу, нашел меня среди родного одиннадцатого «а».
— Конечно подготовила! Они же выпускники, ждут какого-то напутственного слова.
— Вечера они ждут, чтобы напиться, Астахова. А твоего напутственного слова ждет только директор для отчетности.
— Ты ничего не подготовил, да? — даже через темное стекло солнцезащитных очков я видела равнодушный взгляд Коршакова, который так и говорил: «Полин, ты в своем уме? Я тоже жду вечера, чтобы напиться. Какое напутственное слово? Я этим детям могу только напутственный пендаль под жопу дать».
Коршаков был моим бывшим одноклассником. Одиннадцать лет мы проучились вместе. Не скажу, что сидели за одной партой, но было и такое. Никита был кем-то вроде самого крутого парня в школе, мечта всех девчонок. А я…. А я была обычной.
Мы общались на уровне «привет» и «пока», помогали друг другу при необходимости (читать «я помогала ему на всех проверочных и контрольных»). Потом поступили в один институт — я на учителя химии, а он на русака. Но учиться Коршаков никогда не учился, его отец — мэр города в прошлом — по своим связям выбивал зачеты для сына.
Так что приход Коршакова в школу стал для меня большой неожиданностью. Честно говоря, от прихода Никиты офигели все и, наверное, в большей степени даже сам Никита.
— Я могу дать тебе свой текст, — сжалившись, говорю я. Не виноваты, в конце концов, детишки, что у них классный педагог разгильдяй.
— Слушай, Поль, давай я тебе своих детей в кабинет притащу, ты им там все скажешь. Какая разница говорить двадцати оболтусам или сорока?
С высоты своих ста шестидесяти сантиметров и небольших каблучков я посмотрела на Коршакова с сожалением и глубоко вздохнула. Если прошлый год с классным руководством помогали мне, то в этом году, видимо, роль няньки ляжет на мои плечи.
