Аврора лежит на спине в могиле, ее ноги и руки свисают в неудобных позах.
Ее розовое платье сбилось на середине бедер, покрытое грязью и... кровью.
Это по всей ее одежде и полупрозрачной коже. Ее колени исцарапаны, ладони в крови, а губа разбита.
Ее глаза слишком плотно закрыты, будто она терпит боль.
Черт!
Блядь!
Если бы я знал, что она это провернет, я бы приказал охране постоянно следить за ней.
Оставив телефон на краю, я спрыгиваю в могилу и обхватываю ее голову руками. Грязь и засохшая кровь пачкают нежную кожу ее лица.
Тело Авроры дергается в моих объятиях, и она начинает царапаться, биться и отталкивать меня.
Трахните меня. Даже без сознания эта женщина обладает силой воина. Она может защитить себя, и она может сделать это так хорошо. Но это не мешает мне хотеть убрать всю боль, чтобы никто больше не осмеливался приближаться к ней.
Чтобы она больше не нуждалась в защите.
— Я... мне... ж-жаль... — бормочет она. — Т-так ж-жаль… Не... н-делай мне больно… Не...
— Никто больше не причинит тебе вреда, Аврора. Только не в мое гребаное дежурство.
Я провожу пальцем по порезу на ее губе. Тот факт, что она отмечена таким жестоким способом, меня не устраивает.
Меня не устраивает? Это еще мягко сказано. Ярость, пульсирующая во мне, подобна зверю, которого ничто не сдерживает.
Я хочу обрушить ад на мир, который заставил ее извиниться за то, чего она, блядь, не делала. Я хочу уничтожить людей, которые судили ее, не зная ее истории.
Ей было шестнадцать. Всего лишь чертовы шестнадцать, и все же она бросила единственную семью, которая у нее была, потому что верит в справедливость превыше всего остального.
Никому, и я имею в виду, никому, блядь, не позволено обращаться с ней так, будто она виновна в этом.
Мозес возвращается один, нахмурив брови.
— Я потерял его, сэр. Он... кажется, хорошо знает эту местность.
Я беру Аврору на руки, и она хнычет, губы ее дрожат. Должно быть, ей снится очередной кошмар. Именно тогда она наиболее уязвима, и ее стены рушатся одна за другой. Когда кошмары настигли ее, когда она спала в моих объятиях, она держалась за меня, ее ногти впивались в мою грудь, будто в поисках якоря, которого у нее никогда не было.
Тот факт, что она всю свою жизнь была одиночкой, так похож на меня. Разница лишь в том, что я использовал это, чтобы подняться, в то время как ей пришлось бежать. Ей приходилось страдать молча, в том числе и во время сна.
