Тёмный голос | страница 57

Самое ужасное в том, что человек, который меня ограничивает – это Я! Проблемы внутри. Я боялась нести ответственность за собственную жизнь, поэтому захотела быть, как все. Только ничего путного не вышло. Стойкое желание убить себя – вот и всё, что я имею. Всё можно изменить, ещё не поздно, никогда не бывает поздно. Только нет сил. Я не верю в себя. Я смотрю вглубь, и мне тошно. Я ничтожество, что мучает себя и окружающих. Никаких перспектив, никакого смысла. Я сломана, лежу в грязи, и надо вставать, но сил нет. И да, кажется, что выход потерян, но он есть. Он есть всегда… Мой суицид – это и есть выход!

Всё, что останется после меня – это тетрадь и несколько сотен стихов. Мой дневник – моя история. Это исповедь о тех, кто улыбается до боли в скулах, а через 36 часов висит в петле. О тех, кто любит говорить о смерти, иронизируя во всех красках. О тех, кто решил убить себя.

Это чудесный день, пять месяцев в глухом танке, ни одной рифмы. Таинственный мир творчества сегодня подарил последний, предсмертный подарок. Целый день крутятся в голове эти строки. Я их постоянно напеваю. Попробуйте и вы спеть обо мне песню.

Разбежаться, оттолкнуться,

Прямо в небеса

Нам с тобою не проснуться

Больше никогда.

Разбежаться и взлететь

Прямо к облакам

Нам не страшно умереть

Нам не больно там.

Полночь. Меня больше нет.

Лёгкие капли дождя спускались с неба. Вода, холодная и прозрачная, летела на землю. Ударялась о стекло и, дрожа, разбегалась в разные стороны. Ветер хватал её, дробил на мелкие части, превращал в мокрую пыль.

Я прижалась к стеклу, увлечённо поглядывая на улицу. Огни в окнах, фонари и рекламные щиты сливались в один поток, и, словно хвост кометы, проносился перед глазами.

Машина ехала беззвучно, совсем новая. Салон пропитан синтетическим запахом. От него дурно, мутит, голова тяжелая. «Сейчас бы на улицу! Там хорошо! Дождь вот-вот закончится», – думала, я.

Мы остановились; впереди переход. Люди шлёпали по лужам, волоча тяжелые сумки.

Горячие пальцы обвили запястье.

– Все нормально?

Марк обеспокоен. Я понимала: моя молчаливость смущала. Он привык к наивным вопросам, дурашливым фразам и прочим глупостям.

– Да, всё отлично! – самым бодрым голосом уверила его.

Мне было радостно, что он здесь. Я не видела его больше года. Если быть дотошной, то прошло четырнадцать месяцев. Тогда, февральским вечером, я прощалась с ним, я прощалась с этим миром. Я не планировала жить! Горячая ванна, острые лезвия и вечная свобода…