Язык Эрмантье ворочался с трудом. Он забыл и доктора, и медсестру. Он был занят только своими мыслями, сосредоточившись на той истине, что открылась ему со всей очевидностью среди стольких кошмаров и сновидений. Ему даже не требовалось, чтобы его слушали. Он рассказывал о своем несчастье самому себе. И неизменно возвращался в исходную точку.
— Слепой! Кто с ним считается… Ему говорят, что ехали восемь часов, как обычно, хотя на деле на поездку ушло десять часов, а то и все двенадцать. Уверяют, будто была какая-то поломка, чтобы объяснить короткую задержку на границе. Таможенники? Не станут же они будить уснувшего калеку. Ах, до чего все здорово продумано! Эрмантье бояться больше нечего. Он обезоружен, какой из него хозяин или муж? А если он что-либо заподозрит, если надумает протестовать или захочет вернуться в Лион — что ж, тогда… Как вы сказали?
Эрмантье разволновался. Кто-то что-то сказал? Он попробовал протянуть руку, коснуться медсестры, которая должна была сидеть совсем рядом на стуле, но рука его осталась неподвижной.
— Я вас все-таки убедил, — прошептал он неразборчиво. — Максим? Ах, Максим! Они пообещали ему денег, много денег…
Он вздрогнул, губы его сомкнулись, но внутренний голос не умолкал:
«Максим… Милый мальчик… Он сам не ведал, что творит. Потому что… если бы он только знал… Нет! Это был настоящий Эрмантье… А потом Максим умер… Так что фальшивое свидетельство о смерти не понадобилось, и опасные сообщники тоже оказались не нужны… Надо было просто похоронить покойника… Меня! Меня!»
Слюна потекла по его распухшему подбородку. А внутренний голос все кричал:
— Доктор! У них нет выбора… Теперь им обязательно придется убить меня… Не впускайте их… Слышите? Вы слышите меня?
Должно быть, в тумане, который постепенно его окутывал, он различил некий добрый знак, потому что вдруг успокоился и повернулся на бок. Свет ночника падал на его могучий профиль, освещая угол комнаты, давным-давно опустевшей. Голос, который рядом бормотал молитвы, тоже смолк.
* * *
Директор больницы галантно склонился к руке Кристианы, поздоровался с Юбером. Взгляд его снова обратился к Кристиане, красивой, благоухающей духами, изысканно одетой. Он долго о чем-то говорил, все время оживленно жестикулируя. И напрасно пытался он всем своим видом выказать сочувствие: его темные глаза смеялись. А губы то и дело обнажали ослепительно белые зубы.
— Что он говорит? — прошептал Юбер.
— Он говорит, что Ришар никак не может успокоиться. Ему все время делают уколы. Прошлой ночью он опять пытался убежать.
