Но она не понимала по-французски. И снова заговорила, уже чуть громче, на этом быстром языке, в котором «р» перекатывались, словно мелкие камешки.
— Ricoricatevi. Non siate cattivo![3]
Она подтолкнула его вперед, закрыла дверцу, и он почувствовал ее рядом с собой в клетке лифта.
— Я не болен, — попытался он объяснить, раздельно выговаривая каждое слово, причем очень громко, словно обращался к глухой. Не болен! Мне надо идти.
Лифт тихонько урчал. Мягкий толчок, и он остановился на втором этаже.
— Andate fuori![4]
— Да говорю же вам, мне надо идти. Никто не имеет права держать меня здесь против воли.
Она взяла его за руку, и он смирился. Но всю дорогу, пока они шли по безмолвному коридору, он в отчаянии твердил:
— Я Ришар Эрмантье… Эрмантье… Электролампы… Ришар Эрмантье…
Она вошла вслед за ним в комнату, заперла дверь на ключ.
— Spogliatevi[5].
— Что вы сказали?
— Spogliatevi.
И так как он не понимал, она начала снимать с него пиджак. Тогда он покорно стал раздеваться. Человек за перегородкой по-прежнему жаловался. А тот, что был слева, бормотал свои нескончаемые молитвы.
— Vi mandero il medico di servizia[6].
Он понял слово «врач». Она, верно, позвонит сейчас дежурному врачу. Тем лучше. Может, хоть тот согласится выслушать его. Он лег, но все-таки приподнявшись на локте, вертел головой, пытаясь уследить за движениями медсестры.
— Вы же видите, — заговорил он. — Я ничуть не нервничаю. Уверяю вас, мне не нужно никаких уколов. Мне нужно только позвонить… позвонить по телефону…
— Telefonate?[7]
Повторив это слово, она засмеялась и положила руку ему на лоб.
— Нет-нет, — воскликнул Эрмантье. — Я не сумасшедший, что вы! Я знаю, здесь все считают меня сумасшедшим. Но Боже ты мой, неужели в этой больнице не найдется ни одного человека, который смог бы понять меня!
— Non parlate più. Riposatevi[8].
Эрмантье лег на спину, сожалея о том, что позволил себе проявить нетерпение. Она наговорит доктору, что у него был приступ или что-нибудь в этом роде. И они снова введут ему Бог знает какое зелье, чтобы заставить успокоиться. Как втолковать им, что время не терпит, что нельзя больше терять ни минуты?
Дверь снова тихонько закрылась.
— Via, che cosa c’é?[9]
Это доктор. У него, как и у всех остальных, певучий голос, который, казалось, говорил одни только приятные вещи. Медсестра что-то быстро ответила, и рука врача сжала запястье Эрмантье.
— Я не болен, — запротестовал Эрмантье.
Он в ярости отчеканил по слогам:
