.
Он постоял несколько секунд в задумчивости, обводя притихших посетителей своим грустным взглядом, а потом — неожиданно хлопнув ладонями над головой — начал пускать из носа, ушей, рта клубы табачного дыма, а после выплюнул на пол кусок огня и, не поклонившись даже, ушел, потому, видимо, что над ним слишком уж животно смеялись…
— Ты заметил, какие у него руки? — спросила Криста.
— Да. Странно, у него испанские руки. В Прадо… — начал было он и запнулся. — В Прадо, — повторил он, — ты можешь заметить, что у тех испанцев, которые позировали Эль Греко, Гойе, но особенно Мурильо, — апостольские, указующие руки. У этого — такие же.
— Ты споткнулся, когда помянул Прадо… Почему? Оттого, что именно там меня видели с Кемпом?
— Да.
— Ты думал, что упоминанием Прадо можешь обидеть меня?
— Да, пожалуй. Но мне самому тоже было неприятно произносить это слово, хотя я так любил его раньше…
— Отведешь меня завтра в Прадо?
— Конечно.
— Я там работала, — сказала Криста чуть не по слогам, — поэтому не смела смотреть живопись.
— Ты хочешь сейчас выговориться про свою работу? — спросил он. — Можешь, если тебе это надо.
— Я не знаю, чего я хочу, милый… Не сердись… Я должна тебе рассказать…
Она не успела закончить, потому что вышел второй фокусник, испанец, и все зрители зааплодировали ему, выражая свою симпатию сдержанным дружеским «оле!»
Этот вел себя иначе: слишком ломко поклонился («Я так смеюсь, — подумал Роумэн, — давно я так не смеялся, целую вечность, с того дня, когда Штирлиц сказал о Прадо»), слишком фамильярно подмигнул хозяину, слишком резко выбросил в сторону правую руку и, чересчур фокусничая, провел левой рукой по большому и указательному пальцам сплошную красную линию каким-то особенным, очень мягким и ярким мелком — получился рот. Затем он надел на безымянный палец куклу, и красный рот начал диалог со смешным, встрепанным человечком. Рука смешила гостей, рассказывала про собравшихся какие-то истории. Потом брат хозяина, Доминго, вынес клетку с огромным попугаем, и начался разговор троих, а после сам хозяин вытащил громадную голову из папье-маше. Теперь разговаривали уже четыре существа — встрепанный человечек на безымянном пальце, рот, составленный из указательного и большого, попугай и голова из папье-маше. Фокусник был недвижим, только заметно, как резко напряжена его шея: чревовещание — трудная профессия, не меньше шести часов ежедневных репетиций, а когда же он, бедный, бегает в поисках антрепренеров?!
