это, Гаузнер, у тебя спина офицерская, с хлястиком, ты весь понятен со спины, радуйся, слушая, как я волнуюсь, ликуй, Гаузнер…»
— Алло, добрый вечер, можно попросить к аппарату сеньориту?.. Добрый вечер, сеньорита, — он говорил на чудовищном испанском, имен не произносил, конспирировал, — я передаю трубку моему другу.
Зажав мембрану ладонью («Этой же ладонью он гладит по голове свою дочь, — подумал Роумэн, — какой ужас, весь мир соткан из нравственных несовместимостей»), Гаузнер шепнул:
— Никаких имен и адресов. Пенять в случае чего вам придется на себя.
Роумэн кивнул, взял трубку, прокашлялся:
— Здравствуй, веснушка… Алло… Ты меня слышишь?
— Да.
— Ты не рада моему звонку?
— Почему же… Рада…
— Хочешь приехать сюда?
— Очень.
— Чапай. Жду тебя.
— Ты уже сделал все, что надо было?
— Почти. Остальное доделаем вместе. Здесь, у меня.
— Хорошо, еду.
— У тебя плохой голос.
— Я очень устала.
— Но ты в порядке?
— Да.
— Очень голодна?
— Очень.
— У меня есть сыр… И больше ничего. Заезжай по дороге в «Чиколете», возьми что-нибудь на ужин, хамона,[5] масла, булок, скажи Наталио, чтобы он записал на мой счет, ладно?
— А вино у тебя есть?
— С этим — в порядке. Нет минеральной воды.
— Обойдемся.
— У тебя плохой голос, конопушка.
— Когда я увижу тебя, он изменится. Еду.
Роумэн положил трубку на рычаг, посидел мгновение в задумчивости, потом, снова хрустнув пальцами, обернулся к Гаузнеру («Нацисты сентиментальны, — говорил Брехт, — даже палачи там весьма чувствительны; манеру поведения они склонны считать характером человека, пользуйся этим, я советую как режиссер, актер и драматург».)
— Я напишу все, что вы требуете, — сказал Роумэн, — когда увижу ее здесь. У нее очень плохой голос. Как и вы мне, я вам не верю. Согласитесь — у меня есть к тому основания.
Гаузнер кивнул:
— С этим — соглашаюсь. Пока будем ждать даму, проговорите мне текст документа, который вы намерены подписать.
— Я же сказал — диктуйте. Я подпишу все, что вы захотите.
— Вы подпишете все, что я захочу, для того чтобы сегодняшней ночью, получив любимую, отправиться в посольство и передать в Вашингтон содержание нашего разговора? И попросить срочно заменить код?
— Я отдаю себе отчет в том, что Криста будет постоянно находиться под прицелом, тем более если, как вы говорите, у вас есть ключ к действующему ныне коду.
— Да, но у вас есть возможность взять два билета и отправиться с нею в Вашингтон.
— Это довод. Но я выдвигаю контрдовод: если вы, раздавленный наци, паршивый немец…
