IX
Никогда, казалось мне, Давыд так поздно не засыпал... Давыд, молчаливый Давыд даже заговаривал со мною! Никогда так долго в доме не стучали, не ходили, не беседовали! "И о чем это они толкуют?-думалось мне,- не наболтались с утра!" Наружные звуки тоже долго не прекращались: то собака лаяла тонким упорным лаем; то пьяный мужик где-то все бурлил и не унимался; то какие-то ворота все скрипели;
то тележонка на дряблых колесах ехала, ехала и никак проехать не хотела! Впрочем, эти звуки не раздражали меня: напротив, я был им почему-то рад! Они как будто отвлекали внимание. Но вот, кажется, наконец, все угомонилось. Один лишь маятник наших старых часов сипло и важно щелкает в столовой, да слышится мерное и протяжное, словно трудное дыхание спящих людей. Я собираюсь приподняться... но вот опять что-то прошипело... потом вдруг охнуло... что-то мягкое упало - и шепот разносится, шепот скользит по стенам...
Или ничего этого нет-и только одно воображение меня дразнит?
Заглохло наконец все: стала самая сердцевина и темь и глушь ночи. Пора! Заранее весь похолоделый, я сбрасываю одеяло, опускаю ноги на пол, встаю... Шаг; другой... Я крадусь. Плюсны ног, словно чужие, тяжелые, переступают слабо и неверно. Стой! что это за звук? Пилит кто где, или скребет... или вздыхает? Я прислушиваюсь... по щекам перебегают мурашки, на глаза выступают водянистые холодные слезы... Ничего!.. Я крадусь опять. Темно; но я знаю дорогу. Вдруг я натыкаюсь на стул... Какой стук и как больно! Удар пришелся прямо по голени... Замираю яа месте... Ну проснутся? А! была не была! Вдруг является смелость и даже злость. Вперед! вперед! Вот уже и столовая пройдена; вот уже и дверь ощупана, раскрыта разом, с размаху... Визгнула-таки петля проклятая... ну ее! Вот уже я по лестнице поднимаюсь... Раз! два! раз, два! Хрустнула под ногой ступенька; я взглядываю на нее злобно - словно я видеть ее могу. Вот уже другую дверья потянул за ручку... Эта хоть бы чукнула! Так легохонько и распахнулась: милости просим, мол... Вот уже я в коридоре!
В коридоре наверху, под потолком небольшое окошечко. Слабый ночной свет чуть сеется сквозь темные стекла.
И видится мне, при том брезжущем свете, на полу, на войлоке, лежит, закинув обе руки за растрепанную голову, наша девоч-ка-побегушка; крепко спит она, дышит проворно, а за самой ее головою роковая дверь. Я шагаю через войлок, через девочку... Кто мне отворил ту дверь... не знаю; но вот уже я в теткиной комнате; вот и лампадка в одном углу и кровать в другом, и тетка в чепце и кофте на кровати лицом ко мне. Спит, не шевелится; даже дыхания не слыхать. Пламя лампадки тихонько колеблется, возмущенное притоком свежего воздуха; и по всей комнате, и по неподвижному, как воск желтому лицу тетки-заколебались тени...
