Да к тому же, свободный график.
6) Да ещё и бесплатные контрамарки на все местные спектакли.
7) И ещё, принадлежность к этой богеме с оттопыренными мизинцами, придыханием, поволокой на глазах и чётко выстроенной субординацией между представителями элиты и знающими своё место исполнителями их воли.
В обычной жизни все эти дамы и кавалеры в костюмах-тройках и с ленинградским прононсом совершенно нежизнеспособны, но, когда они собраны в специально отведённом месте, где для них созданы особые условия – приятно бывает туда окунуться, как в заповедник.
Я созвонилась с театром и договорилась о встрече, разумеется, не сегодня, ведь все так заняты… Ожидания меня не подвели. В кабинете менеджера по персоналу царила атмосфера интеллигентного радушия, выражаемая хорошо поставленными голосами, отточенными манерами и всё той же барской субординацией.
Меня представили главному художнику и не менее главному режиссёру.
Признаться, режиссёра я представляла себе иначе. Я представляла себе его взлохмаченным, в растянутом полосатом свитере, с шарфом, обмотанным вокруг шеи, с безумными глазами, а увидела великосветского снисходительного господина (не помню были ли запонки, но по его манере держать руку и запрокидывать голову должны были быть) в костюме-тройке и с короткой стрижкой.
Главный художник оказалась прекрасным светлым человеком, украшенным щемящим одиночеством, пребывающим в мире своих кабинетных фантазий, окутанным воспоминаниями, макетами своих декораций, фолиантами театральной тематики и старыми афишами. Они мне объяснили, что ничего мне не светит, но они мне очень рады.
Экскурсия по театру произвела на меня впечатление кроличьей норы из Алисы в стране чудес, только идущей не сверху вниз, а наоборот. Чем выше мы поднимались по этажам, тем уже становились лестницы и тем меньше оказывались двери. Внизу они были из дерева и стекла, тяжёлыми и пафосными, с золочёными ручками похожими на перила. На средних этажах штабелями выстраивались белые двери кабинетов, а под крышей они были такими маленькими, что мне пришлось бы протискиваться в них, если бы меня туда пустили. Они, как будто боялись быть замеченными, прячась под кое как набитую на них жестянку.
Проходя мимо сцены я почувствовала запах древесных опилок и пудры. Это были такие похожие запахи в таком неожиданном сочетании, что у меня закружилась голова от разности нахлынувших ассоциаций. На сцене валялся какой-то деревянный круг, похожий на гигантскую юлу. Он был выхвачен светом софита из темноты таким образом, что любая заноза на нём приобретала сакральное значение. А за ним была темнота с намёком на то, что за ней кроется – космос.
