По земной легенде, он потомок знатного рода, который сменил фамилию после известных событий 1917-го года. Из их родового гнезда их изгнали (спасибо, что не убили) и там расположился, и долго просуществовал комитет КПСС. Кажется, это было в Тифлисе. Однако, его отцу (да, были и родители) каким-то образом, всё же удалось спасти какую-то часть имущества, которое состояло из коллекций картин и нэцкэ. На одну из таких нэцкэ и была куплена шикарная квартира в центре старой части Харькова, обставлена мебелью в стиле модерн и увешена картинами той же эпохи.
Его ожидало большое наследство, но отец поставил условие, что передаст ему его только в том случае, если он женится на девице (ну а как могло быть по-другому?) которая родит ему наследника, желательно мальчика (ну а кого же ещё?). Если нет, то только после смерти. Вероятно, такое условие было продиктовано не только образом жизни, но и особым недугом Сергея. У него был маниакально депрессивный синдром, который проявлялся время от времени, выражаясь в мании преследования и желании кого-нибудь убить. Кого-нибудь из знакомых или даже друзей. Его действительно приходилось останавливать, благо, было кому. Заканчивалось это раскаянием, запоем и загулом. Или наоборот – загул, запой, обострение.
Нисколько не удивилась, когда узнала об этом. Что же вы хотите? У человека стресс от необходимости всё время материализоваться. Ему же трудно всё время втискиваться в эту жизнь. Лично я его пьяным никогда не видела (может потому, что редко виделись), а при встрече даже высокомерия в нём не замечала, хотя уж ему-то оно по рангу было положено.
Какое-то время на роль девицы рассматривалась я. Разница в возрасте 29 лет. На год старше папы. Но это было не страшно потому, что до жути интересно. Я не про ухаживания. Их не было. Мы чинно ходили к нему в гости с мамой и в сопровождении маминой подруги. Можно сказать, что это была их институтская компания. Я даже не сразу поняла зачем меня туда берут. Просто как-то вечером делать было нечего и тут оказалось, что мы приглашены. А это были ещё те 90-е, когда свет веерно отключали и дома, ну совсем нечего делать было. Они разговаривали о своих диссертациях, обмениваясь такими терминами, что я даже лексического значения слов не понимала, не говоря уже о теме беседы. Время от времени внимание переводилось на меня, и он спрашивал: "Ну а молодёжь, что думает по этому поводу?" А я ничего не думала. Я их даже не слушала. Я смотрела на картины, наверно впервые понимая разницу между копией и оригиналом (они были какие-то живые, что ли), любовалась гнутой венской мебелью, вольтеровскими креслами и даже начинала сомневаться, а он точно дух или у него по ночам копыта вырастают? Ну как я могла сказать, что я обо всём этом думаю? Вместо всего этого на моём лице появлялась недоуменная улыбка и тогда С. ронял голову в руку с видом "Боже, как я одинок!" (или "О Боже, какая дура!", что гораздо вероятней) Это было очень заметно, но совсем не обидно. Это же кафедральный собор, а я – это всего лишь я.
