Филипп? А ежели сын его Александр учреждает игры во славу своих побед? Ужели позволено будет ристателю оставить телесные упражнения и не стремиться к победе лишь потому, что состязается он в Олинфе или в Македонии, или в Египте, а не на эллинских ристалищах?» Дамид, по его собственным словам, был столь поражен этой отповедью, что от стыда за свои необдуманные речи чуть сквозь землю не провалился и стал умолять Аполлония о прощении за то, что, не будучи довольно с ним знаком, донимал его советами и доводами. «Оставь, — прервал эти извинения Аполлоний, — я говорил не для того, чтобы упрекнуть тебя, но для того, чтобы изъяснить тебе свое мнение».
а после просил Вардана за еретриян(35)
35. Пришел евнух звать Аполлония к царю, но тот ответил: «Я приду, когда исполню свой долг пред богами», — и он действительно покинул дом не прежде, чем совершил жертвоприношение и помолился. По дороге встречный народ дивился его обличью, а когда он явился во дворец, царь обратился к нему с такими словами: «Вот, я даю тебе десять даров, ибо по моему разумению люди, подобные тебе, никогда до сей поры не приходили к нам из Эллады». Аполлоний же в ответ промолвил: «Я не отвергну, государь, всех твоих даров, но выберу из них один, который для меня дороже многих десятков». И вслед за этим он поведал о еретриянах, начав свое повествование со времени Датида. «Итак, я прошу, — сказал он, наконец, — чтобы этих несчастных не изгоняли из их пределов и не лишали холма, но да будет им отмерен надел, как постановил еще Дарий, ибо тяжко было бы им лишиться земли, полученной взамен прежней, с коей были они угнаны». Поразмыслив, царь ответил: «До вчерашнего дня еретрияне были моими врагами и врагами моих предков [47], ибо некогда подняли против нас оружие — для того мы все и пренебрегали этим племенем, чтобы оно вымерло. Однако впредь будут они в числе моих друзей и наместником у них будет муж добрый, который станет справедливым судьею их края». Затем он добавил: «Что же ты не берешь остальные девять даров?» «Потому, государь, — возразил Аполлоний, — что я не приобрел еще друзей в этой стране». — «А сам ты ни в чем не нуждаешься?» — удивился царь. — «Ни в чем, ибо пища моя — лишь хлеб да сушеные плоды, и нет для меня ничего слаще и роскошнее».
а после домочадцев царских рассудил(36)
36. Пока они беседовали таким образом, во внутренних покоях раздались крики сразу евнухов и женщин: какой-то евнух был застигнут прелюбодейно возлежащим с одной из царских наложниц, и сейчас стражи волокли его за волосы, ибо именно таков способ обращения с царскими рабами. Главный евнух донес, что он-де давно уже приметил страсть, питаемую виновным к этой именно женщине и запретил ему говорить с ней, трогать ее руки или шею и помогать ей наряжаться, причем из всех наложниц запрет относился лишь к этой одной — и все-таки сегодня его застали возлежащего с нею как мужчина. Тут Аполлоний взглянул на Дамида, словно напоминая ему о давешней беседе, когда они рассуждали о способности евнухов влюбляться, а царь обратился к присутствующим: «Стыдно было бы нам, о мужи, провозгласить свой суд пред лицом Аполлония, не давши ему первому высказаться. Итак, Аполлоний, какое наказание ты назначаешь этому преступнику?» «Какое же, как не жизнь!» — отвечал Аполлоний ко всеобщему удивлению. Вспыхнув, царь воскликнул: «Ужели он, осквернивший мое ложе, не достоин множества смертей?» «Не о прощении говорил я, государь, — возразил Аполлоний, — но о мучительной казни! Ежели будет он жить, скованный болезнью и немощью, ежели не в радость будет ему ни еда, ни питье, ни зрелища, услаждающие тебя и твоих приближенных, ежели частое биение сердца лишит его сна, что якобы чаще всего и случается с влюбленными, — найдется ли мученье более гибельное? найдется ли голод более изнурительный для утробы? Поистине, государь, если он не слишком цепляется за жизнь, то вскоре начнет просить тебя о смерти или сам наложит на себя руки, премного скорбя лишь о том, что не умер сегодня и сразу». Таков был ответ Аполлония, столь мудрый и уместный, что царь немедля помиловал евнуха.
