Ну, а ежели вместо Гермеса, Афины и Аполлона сработаешь ты и притащишь в храм сокола или сову, или волка, или пса, то хотя бы все твои звери и птицы и отличались завидным правдоподобием, однако же славе божьей выйдет от этого унижение». — «Ты взял себе в привычку бранить наши обычаи, ничуть в них не разобравшись! — возразил Феспесион. — Если уж что у египтян мудро, так это их богобоязненное почтение к кумирам, святость коих преумножается посредством вымысла и намека». Тут Аполлоний со смехом воскликнул: «Ох, люди! Вдоволь изведали вы египетской и эфиопской науки, ежели кажутся вам святыми и богоподобными ибисы, псы и козлы, как услышал я сейчас от премудрого Феспесиона. И эти-то святыни внушают благоговейный трепет? Похоже, что всяческому богохульству, святотатству и шутовству такие боги внушают не страх, но презрение! Если уж обиняки преумножают святость, то больше было бы пользы египетскому благочестию, когда бы вы и вовсе не воздвигали кумиров, но направили бы богословие свое по иному пути, который куда как мудрее и заповеднее: пусть бы строились для богов храмы и ставились бы в этих храмах алтари, и были бы уставы и запреты касательно порядка и чина жертвоприношений и возглашений и прочих обрядов, но кумиров бы никаких не водружали, а кто пришел в храм, тот пусть сам и вообразит обличье божества, ибо разум рисует и ваяет искуснее художника, — но вы-то отнимаете божью красоту и у взоров, и у помыслов!» На это Феспесион сказал: «Жил когда-то в Афинах некий Сократ — тоже старый дурак, ну, совсем как мы! — и вот почитал он богами хоть пса, хоть гуся, хоть явор, да еще и божился ими». — «Не дураком он был, — отвечал Аполлоний, — но истинным и божественным мудрецом, ибо поминал он в клятвах псов и гусей не ради святости их, а во избежание божбы».
20. Тут Феспесион, желая переменить предмет беседы, спросил Аполлония о лаконских плетях — правда ли, что спартанцев секут принародно? «Еще как секут, Феспесион! — отвечал Аполлоний, — а особенно — именитых и почтенных» [264]. — «Тогда что же делают они с негодными рабами?» — «В старину по Ликургову дозволению их убивали, а теперь тоже секут». — «И какого же мнения о таких делах держатся в Элладе?» — «Такого, что все отовсюду сбегаются ради этого зрелища — оно увлекает и радует не меньше, чем Гиакинфии или Гимнопедии». — «Неужто достойным эллинам не стыдно глядеть, как секут всех их будущих начальников? Неужто не зазорно им слушаться начальников, коих принародно высекли? А ты-то, говорят, позаботился и о спартанцах — почему же ты обошел исправлениями своими такое непотребство?» — «Я советовал им исправить все, что возможно исправить, а они усердно исправляли. Поистине, спартанцы вольнее и благороднее всех эллинов и поэтому согласны внимать лишь доброму советчику, а обряд бичевания совершается в угожденье Артемиде Скифской и, как говорят, установлен вещими предначертаниями, ну, а перечить богам, по-моему, — сущее безрассудство». — «Не слишком мудрыми выходят по словам твоим, Аполлоний, эллинские боги, ежели велят они плеткой упражнять благородство!» — «Не плеткой, но людскою кровью, коей кропят алтарь: у скифов людей убивали, однако просвещенные лакедемоняне заменили столь жестокую жертву состязанием в стойкости — это не смертельно, а первины крови богине по-прежнему достаются». — «Тогда почему вы не приносите в жертву Артемиде чужеземцев? У скифов был и такой обычай!» — «Потому что никакой эллин не станет в точности подражать дикарским нравам». — «Твои лакедемоняне проявили бы больше человеколюбия, заклав на алтаре двух-трех чужестранцев, но не изгоняя их поголовно». — «Давай не будем ругать Ликурга, Феспесион, — надобно и его понять! Он воспретил чужестранцам селиться в Спарте не потому, что был нелюдимым бирюком, но для сохранности спартанских правил и ограждения их от сторонней порчи»
