Ему же. «Ты так ненавидишь эллинов, что порабощаешь их, свободных, — зачем же просишь ты меня о встрече? Будь здоров».
Ему же. «Нерон освободил эллинов играючи, а ты поработил их на деле. Будь здоров».
Вот так и зародилась в Аполлонии ненависть к Веспасиану. Впрочем, слыша впоследствии, как хорошо устроил император дела своей державы, он не таил радости, приписывая это своему благотворному влиянию.
и о предивном льве, в коем воплотилась душа благородного Амасиса(42)
42. Стоит подивиться и на нижеследующее происшествие в Египте. Некий человек водил на веревке ручного льва — точно как собаку. Зверь льнул не только к хозяину, но и ко всякому встречному, собирал подаяние на всех углах и даже в храмы его пускали, ибо лев почитается чистым, — и что правда, то правда, он ни жертвенной крови не облизывал, ни на свежуемые и разрубаемые жертвенные туши не кидался, но кормился пряниками и хлебом, да еще вареным мясом, а порою и вино пил, при этом не меняясь нравом. Как-то раз, подойдя к сидящему в храме Аполлонию, он мурлыкал у его колен долее, чем у прочих, добиваясь, как все полагали, подачки, однако Аполлоний возразил: «Лев просит меня изъяснить вам, чья именно у него душа, ибо в него вселилась душа Амасиса, царя египетского Саиса». Услыхав эти слова, лев жалостно и скорбно зарычал, а затем уселся и заплакал, проливая слезы. Аполлоний погладил его и сказал: «По-моему, льва нужно отослать в Леонтополь и посвятить тамошнему храму — царю, обратившемуся в царя зверей, не пристало побираться наподобие человечьего побирушки». После этого жрецы все вместе принесли жертву Амасису и, украсив зверя ожерельем и лентами, проводили его в Леонтополь с флейтами, песнями и славословиями.
и наконец, о том, как отправился Аполлоний с учениками своими в Эфиопию(43)
43. Довольно побыв в Александрии, Аполлоний отправился в Египет и в Эфиопию ради знакомства с нагими мудрецами. Что до Мениппа, то, поелику он уже изощрился в словопрениях и научился держать речь принародно, Аполлоний оставил его присматривать за Евфратом. Также и Диоскориду воспретил он участвовать в путешествии, ибо видел, что у того не достанет сил странствовать на чужбине. Прочих он взял с собою. После того, как некоторые покинули его у Ариции, завелось у него много новых товарищей и стал он им рассказывать о предстоящем странствии, и начал так: «Мне положено сделать вам, о мужи, Олимпийское предупреждение, а Олимпийское предупреждение вот какое. Когда наступают Олимпийские игры, элидяне тридцать дней упражняют ристателей в самой Элиде. На Пифийских играх дельфиец или на Истмийских коринфянин, собравши ристателей, приглашает: «Идите состязаться и покажите себя достойными победы». А элидяне не так. Пришедшим в Олимпию, они говорят: «Ежели потрудились вы довольно, чтобы удостоиться придти в Олимпию, и, ежели не повинны вы ни в нерадивости, ни в подлости, идите смело! А ежели кто не упражнялся — ступай куда хочешь! Смысл этих слов был ученикам ясен, и примерно двадцать человек остались с Мениппом, а прочие — насколько я знаю, десятеро — помолившись богам и принеся жертвы, какие приносят перед дальним плаванием, отправились прямиком к пирамидам. Ехали они на верблюдах по левому берегу Нила, но часто случалось им переправляться через реку, дабы собрать о ней всевозможные сведения, — ни одного египетского города, храма или святилища не миновали они молчком, но повсюду узнавали или сообщали какое-нибудь священное предание, так что корабль, на который взошел Аполлоний, уподобился святой ладье
