— Анна, вам налить сок, воду или чай?
— Воды, пожалуйста, — пробормотала она.
Себастьен налил ей воды и, как ни в чём не бывало, продолжил:
— Скажите, чем вам помочь? Может быть, поговорить с вашими обидчиками?
— Лучше не станет, правда, — она замотала головой.
— А вдруг? Подумайте.
Она подумала, пожевала.
— Скажите, монсеньор, как вы думаете — если вас обижают, то давать сдачи — это вообще нормально или нет?
— С чего же ненормально? Я не просто думаю, что это правильно, я так живу. Иначе разведётся слишком много желающих обижать.
— А если вы сильнее вашего обидчика? И вооружены, и лучше подготовлены? И он это знает?
— И он всё ещё пытается меня задевать? Так он просто глуп, и не следует о нём беспокоиться. А ещё, знаете, есть такая вещь, как репутация — сначала создаёшь её себе, а потом пользуешься. Начиная с какого-то момента уже нет нужды обижать — все умные обидчики предпочтут дружить с вами, а не особо умные будут обходить вас десятой дорогой. Не верите?
— Верю, — мотнула головой Анна. — И тоже думаю, что так и надо. Но не понимаю, можно ли это совместить с тем местом, где я училась до сегодняшнего дня.
Телефон Анны затрезвонил откуда-то из гардеробной. Это была одна из старых песен Линни, сыгранная каким-то нетипичным для неё инструментальным составом с применением явной электрогитары и чего-то ещё. То есть, мелодию-то Элоиза узнала, а вот обработку — нет. Анна подскочила, плюхнула тарелку на стол и вихрем унеслась к телефону.
— Мама, ты только представь, что эта гадина вытворила! — донеслось из комнаты.
Снова слёзы, литературные итальянские обороты мешаются с крепкими выражениями по-русски — Элоиза умела их отличать в речи и немного использовать. Впрочем, последнего не случалось уже очень много лет, и хорошо. А потом наоборот — итальянские ругательства с русскими человеческими словами.
— На каком языке великая Лианна Леджини говорит со своей дочерью? — улыбнулся Себастьен.
— По-русски, им так удобнее всего, — пожала плечами Элоиза.
— Вы не расскажете, что случилось? Что совершила Анна?
— Поругалась с директрисой, не выбирая выражений. Я, помнится, о таком только мечтала, но так и не собралась за все двенадцать лет.
— И её отчислили?
— Ничего подобного, она ушла сама. Доменика Прима предпочла бы, чтобы Анна осталась в школе и претерпела разнообразные наказания. Формально — я забрала её, как ближайшая доступная родственница, с одобрения матери. Они все соберутся в Риме к воскресенью, вот пусть там и тогда уже и думают, что дальше. А пока пусть Анна посидит во дворце и переключится.
