Ганза все еще получала свои десять-двадцать процентов от акций, могла влиять на какие-то решения, легко подкупала и запугивала, устраивала махинации и интриги. Но все Золотые пояса отдавали себе отчет, что так выглядит медленное — еще на долгие столетия, но увядание. Никто не обманывался огромными деньгами, которые можно было вечно копить в подвалах. И абсолютно все точно знали, что деньги — это фантом, пустышка, ловушка для простаков. На деньги, после определенной границы, ничего нельзя купить.
Сколь многих, внезапно разбогатевших, он видел в момент пересечения этой грани? Владельцы яхт, особняков, футбольных клубов, остров и красивых женщин, они не понимали, почему им не продают заводы и технологии. И никогда не продадут на эти их бумажки, годные только для яхт и футбольных клубов… И такая же судьба ждала Ганзу — пока еще владельца многих технологий и секретов, артефактов и золота, за которые, в отличии от резанной бумаги, уже можно было купить все.
Но долго ли такое продлится? Если ничего не делать — ответ очевиден.
Сеньор Ходенберг прикрыл глаза, и ветер за окном унялся.
— Людвиг, — произнес он, не оборачиваясь.
И за спиной раздались поспешные шаги личного порученца — отличного, исполнительного, награжденного бессмертием за верную службу. Династий слуг сеньор Любека не признавал — хоть один в поколении, да окажется с изъяном.
— Монсеньор, — Шорох одежд выдал поклон, а уверенный голос выдал необходимую информацию. — Данные давления и температур без изменений на всех континентах. Среднегодовая норма.
Умение предсказывать желания сеньора было профессиональной чертой Людвига. Впрочем, в этом случае много кто догадался, что сеньору интересно — он спрашивал об этих данных трижды в день. И всякий раз из этих трех слабо справлялся с раздражением — скоротечным, но крайне болезненным.
— Где мой Армагеддон? — Сухо спросил Георг Ходенберг у неба за окном, сплошь покрытого снесенными с верхушек деревьев листьями.
— Контрольное время еще не исчерпано, монсеньор. Механизм определенно точно не активируется одномоментно. Кроме того, Борецкие могли соврать насчет ровно двадцати лет… Чтобы все расслабились, монсеньор.
— Не могли. Среди Борецких был наш человек, — приоткрыл он слуге завесу тайны. — Должно быть ровно двадцать лет.
— Контрольное время еще не исчерпано, — упрямо повторил Людвиг.
Сеньору Любека нужен был Армагеддон. Всей Ганзе он был просто необходим — Армагеддон, после которого Ганза займется продажей своего главного товара, изменять которому в угоду технологиям и прогрессу было настоящей глупостью.
