— И? — спросил Лемгюйс, не вытерпев.
— Все, — выдохнул Крамер. Глаза у него сделались больными. — Дальше я не помню. Сколько не пытаюсь…
— Как же это? — оглянулся на Веронику Лемгюйс. — А маньяк?
Вероника пожала плечами.
— Может быть, он поджидал там, внизу? — спросил Лемгюйс Крамера. — Стукнул вас чем-нибудь.
— Поджидал неделю? — усмехнулся тот. — К тому же я жив, что со стороны маньяка является не очень разумным поступком. Нет, просто… просто… — Его голос дрогнул. — Просто все кончилось.
— Это невозможно, — заявил Лемгюйс.
Что-то пробормотала Мария. Бывший полицейский, сжав кулак, принялся постукивать им по колену.
— Думаете, я не пытался? — спросил он. — Каждый божий день! Знаете, почему я здесь, а не в Скоттсвиле? Потому что там я ничего не помню! И меня никто не помнит! Мой родной город был мне родным всего несколько дней, когда эта история с Лили Бенчек…
Он мотнул головой.
— Мертвая Лили рвет мне душу, — прошептал Крамер. — Но я не помню, что было после. Не помню. Я, должно быть, упустил ублюдка и сошел с ума.
— А Рэнди Гривол? — спросил Лемгюйс.
Крамер неожиданно хохотнул.
— В полицейском участке Скоттсвиля не знают никакого Рэнди Гривола.
Как и обещала, Вероника напоила Лемгюйса кофе. Он был у нее в термосе.
После истории Крамера собрание окончилось. Билли Эрчкер попрощался первым. Бывший полицейский ушел вторым. Мария какое-то время еще сидела пожилым нахохленным воробьем, словно забыв, зачем пришла, но потом вдруг поднялась и, сказав «Gracias», пропала в коридоре.
— Странная женщина, — сказал, глядя на дверь, Лемгюйс.
— У нее — удивительная история, — сказала Вероника.
Она наполнила горячим кофе желтый пластиковый стаканчик и подала его Лемгюйсу.
— А вы, получается, знаете испанский? — спросил он, отхлебнув.
Кофе был приятный, сладкий.
— Я не уверена. Но, кажется, да, — ответила Вероника.
— Откуда?
— Не помню.
Лемгюйс хмыкнул.
— Похоже, это уже стандартный ответ.
— Думаю, вы сами готовы признать, что столкнулись с чем-то, чего пока не можете понять.
— Все это очень странно, — раздумчиво сказал Лемгюйс, рассматривая кофе в стаканчике. — Почему один период в жизни — и все? Возможно, это какой-то важный, основополагающий период. Но почему такой?
— У Ларса вообще незавершенный.
— Да, это сбивает с толку. Я не могу уловить закономерность. Он тоже не помнит ничего до встречи с родителями девочки?
— Да, — кивнула Вероника. — И его это бесит. Думаю, он до сих пор пытается выяснить подробности прежней жизни, только все время упирается в стену из людей вокруг.
