— Вы его купили или вам его кто-то подарил?
— Не знаю. Он… был.
Вероника умолкла.
— Просто был? — уточнил Лемгюйс.
— Да.
— И все же, постарайтесь вспомнить, откуда он у вас появился, — настоял Лемгюйс. — Может быть вы его нашли? Это важно.
— Нет.
— Вам не оставляли его соседи?
Лицо Вероники напряглось.
— Нет, я взяла его из приюта. Да, я помню. Взяла его из приюта.
— И это, наверное, случилось четыре года назад?
— Нет. Два. Два года назад.
— Что еще вы помните из того времени?
— Ничего, — тихо ответила Вероника.
Лемгюйс провел ребром ладони по углу стола.
— Попробуйте увидеть, — сказал он. — Это должно быть просто. Скажем, август, двадцать первое число.
Тишина.
— Хорошо, Вероника, — сказал Лемгюйс. — Мы перемещаемся в ваше прошлое. Прошлое, как река, несет вас к началу вашей жизни. Вы спите, а годы текут назад. Сначала вам тридцать два, потом — тридцать один, потом — тридцать. И вот вам — двадцать пять. Что вы видите?
Он с минуту ждал ответа, но не дождался.
— Вероника?
— Да, — услышал он шепот.
Лемгюйс наклонился.
— Вы меня слышите?
— Да.
— Вы можете сказать мне, где вы?
— Нигде, — ответила Вероника. — В кресле.
— Вы спите.
— Я сплю.
— Сколько вам лет?
— Тридцать два.
Лемгюйс нахмурился. Получается, Вероника выстроила психологический блок, который не снимается и под гипнозом? Неужели смерть Тритона послужила таким шоком, что напрочь стерла память до страшного события? Бывает ли такое?
Нет, сдаваться он пока не собирался!
— Вероника, в вашем сне вы видите всю вашу жизнь. Вы можете увидеть ваше детство, ваших родителей, ваши школьные годы. Расскажите мне о них, — попросил Лемгюйс. — Что вам особенно запомнилось?
Вероника молчала.
— Хорошо, вам шестнадцать…
Тишина.
— Десять…
Тишина. Лемгюйс мотнул головой и потер щеку.
— Вам пять, Вероника.
Ответа не было.
— Вероника.
— Да, — произнесла женщина.
Отозвалась она с неохотой, словно он ей мешал. Будил, черт побери!
— Что вы помните, Вероника?
— Тритона.
— Только его?
— Да.
— Хорошо, — вздохнул Лемгюйс. — Расскажите про Тритона.
Ему не хотелось слушать историю про собаку, но делать было нечего. Блок, блок на всем остальном. Это проблема. Какая-то удивительная дичь, по сравнению с которой поезд-призрак, нагнавший Тима Уолбрука, выглядит не таким уж удивительным и невозможным событием. А здесь, познакомьтесь, человек не помнит решительно ничего. Не существовало человека до убийства собаки.
А собака — существовала ли?
— Я слушаю, Вероника.
В тишине прозвучало:
— Тритон.
