Мне это показалось непонятным и загадочным явлением.
От того взгорка, где я сошел с коляски, до ворот было не более ста шагов, но я скоро уверился в том, что одолеть их мне будет также сложно, как добраться до твоего шарфика, плывущего по глади Жаровского пруда. Воды там, помнишь, было по пояс, но я, безрассудно взявшийся достать свой подарок, никак не мог нагнать его, потому что мне мешали сапоги и одежда, и каждое движение давалось с жутким трудом, к тому же я чувствовал, как от холода частит, сбивается на короткие ноты дыхание.
Здесь было также, только водой стали люди, и шел я против течения. Меня толкали, цепляли, пытались развернуть в обратную сторону и поневоле заражали паникой и ощущением, что там, откуда они бегут, разверзлись то ли небеса, то ли земля, то ли обе структуры вместе. Разумеется, пробираясь, я старался, чтобы меня не зашибли, а, оказавшись ближе к обочине, даже спросил у бородатого мужичка, опирающегося на палку и хмуро наблюдающего за столпотворением в воротах, что случилось.
Клянусь, Аннушка, так странно на меня еще никто до этого не смотрел. Даже твой покойный папа, Егор Андреевич, будучи в горячке, когда вдруг терял соображение и представлял в моем лице у изголовья инфернальных персонажей, сошедших до его души, не таращился на меня такими глазами.
Будто я комод.
Да-да, светлый птенчик мой, меня восприняли как неуклюжий предмет мебели, вдруг обнаруживший способность к общению. К чести мужичка, он довольно споро опомнился, правда, внятно объяснить происходящее не смог. Крепкие пальцы его все время крутили бороду, и я, честно говоря, стал побаиваться, что он вырвет ее клоком, да и сунет в рот.
По его словам, сам он еще полчаса назад находился в Катерищеве и шел из дома своей сестры в скобяную лавку на Константинопольской улице за ручками к сундуку и кое-каким инструментом. А вот потом — провал. Помрачение сознания. И ладно бы у него одного! Вся улица будто остановилась, чтобы запечатлеться на фотографическую карточку. Хлоп! — и кто в бег, кто вповалку на мостовую.
Мужичок, ясно, в бег. Объяснил, что его словно гнало что-то из города. Словно сила какая-то непонятная. А он уже у ворот, чуток придя в себя, обнаружил, что хохочет. Бежит и хохочет. Не управляет собой. В голове какие-то щупальца, нити, маски скоморошьи, скачет кто-то, огнем желтым дышит. Еще ему запомнилось, как из дома купца Милуевского женщина из окна второго этажа выбросилась. И треск ее черепа, приложившегося о камни, запомнился.
