— Из колоний?
— Ага, но у Хозяйки жемчуг волшебный. Приносит он здоровье, иной раз даже смерть отогнать может, потому как великой силой обладает.
— Вот это да! — восхитился вороненок. — Нам бы такую жемчужинку.
— Жаль, что это только сказка, — мечтательно вздохнула его сестренка. Видно, примеряла уже в мыслях жемчужный убор.
— Жаль, — эхом откликнулась бабушка, украдкой покосившись на дочь. Слишком уж тяжело давалась ей нынешняя беременность. А всему виной зятек загулявший! Не может штаны на замке держать. Кобелюка озабоченный!
— A вот и не сказка! — прозвучало от двери веселое. — И не жаль совсем.
Крупный сильный, но смертельно усталый мужчина прислонился к притолоке, не сводя глаз с жены.
— Марин! — обрадовалась та. — А мы не слышали, как ты вошел!
— Явился, не запылился, — скривилась теща. — Натоптал небось, грязи нанес.
— Папа, папочка, где ты был? — вразнобой загомонили дети.
А он все молчал и глядел на любимую. А потом улыбнулся светло-светло, шагнул к ней.
— Тебе, зоренька, — сказал негромко и выложил на стол крупную серо-сизо- голубую дивной красоты жемчужину на сверкающей серебром цепочке. — Хозяйка передала с пожеланием здоровья.
— До чего ж не хочется уезжать из дому, Нэнни, — в который уже раз вздохнула Софи, отодвинула от себя чашку чая с молоком и пригорюнилась.
— Глупости какие! — нарочито громко всплеснула руками та и решительно придвинула чашку поближе к своей воспитаннице. — Другие-то девицы небось впереди кареты готовы в столицу скакать. Ведь не куда-нибудь, а в саму академию магическую! — Нэнни многозначительно воздела палец к потолку. — Да еще и на последний курс сразу!
— Я не все, — напомнила очевидное Софи и брезгливо заглянула в чашку. — Вели убрать эту гадость.
— Нормальный чаек, — уверила женщина и даже сделала несколько глотков то ли, желая доказать свою правоту, то ли мечтая успокоить ненаглядную свою Софьюшку, — вкусненький…
— Фу…
— Ну выпей тогда с лимончиком, — взмолилась Нэнни, — и булочку скушай. Нельзя в дорогу голодной. Укачает.
— И пусть! Ничего не хочу, — на кончиках длиннющих ресниц Софи повисли слезинки.
— А и ладно, — согласилась нянюшка. — Не ешь, детка, не пей ничего, плачь побольше. Ослабнешь, опозоришься перед чужими, а они, чтоб ты знала, только этого и ждут. Род опозоришь, предков… И нас заодно. О вассалах да арендаторах всегда по хозяевам судят.
— Нэнни! Ты как бабушка прям!
— Куда уж мне до покойной лэры, — покачала головой та. — Второй такой свет не родил. Хотя… Ты, милая, со временем с ней вровень станешь. Ей-ей Пресветлая!
