Амброзия | страница 65
— Кто ты, мать твою, такой?!
Он медленно наклоняется ко мне, вынуждая податься назад, и говорит:
— А если так? — внешность как мягкий пластилин течёт, черты теряются и собираются вновь.
Теперь передо мной сидел молодой мужчина. Немного восточная внешность, яркие, почти рыжие глаза, волосы чёрные и короткие, слегка вьющиеся, среди них мелькает рыжина, как противовес холодным лампам допросной комнаты. У него густые брови и мягкие черты лица. Он выглядит сам себе на уме. Сама внешность говорит — этот человек что-то замышляет.
Потрясённая, отодвигаюсь как можно дальше, неверяще разглядывая новую личину этого существа.
— Мы похожи, разве нет? — спрашивает он, наслаждаясь моей реакцией.
В ухо влетают слова Шефа, но словно оглохла, не слышу. А после и вовсе вытаскиваю назойливый прибор и откладываю в сторону.
— Кто ты такой? — спрашиваю, наконец, придя в себя.
— Это секрет. Семейная тайна. Папа не рассказывал тебе обо мне? А дядя сам не знал кто ты. Однако, как интересно всё сложилось. Он сделал всё, чтобы не допустить этого, но вот мы здесь, — подумав, он протянул руку. — Возьми меня за руку, и ты всё поймёшь.
Цепь ограничила его движения, так что он остался далеко от меня. Но раскрытая ладонь, мягкость в глазах, какая-то надежда и смутное чувство: «Я знаю его!» и я как сомнамбула потянулась к нему, осторожно касаясь подушечками пальцев его пястья. Крошечный динамик почти взорвался криками, но всё утонуло в воде.
Я слышу биение собственного сердца. Оно бьётся и звучит так высоко, словно сотни водопадов рушатся с небес, разбивая на осколки камни. Кровь закипает, дыхание прекращается, остаётся только высокая нота, звучащая в нас как боль новорождённого. И это пробуждает крик. Я пытаюсь вырваться, но он резко перехватывает за запястье, удерживая на месте и тянет на себя, чтобы мы столкнулись взглядами, чтобы нырнули друг другу в души.
— Ты помнишь меня? — голос звучит на ином языке, незнакомом, но звучавшим будто это родной.
И я вспоминаю его. Вспоминаю чистоту ярости и страха, ненависти и такого тоскливого, зовущего одиночества, разбивающегося о его ответный зов.
— Ты был со мной, когда я стала волком, — выдавливаю слова, наклонившись, почти касаясь подбородком поверхности стола. — Это ты вёл меня!
— Вернул твою человечность, — шепчет он, — спас твою жизнь и разум. Ты была со мной, а потом…
Воспоминания рухнули со звоном и я уже отчаянно вырываюсь из его хватки, а после и вовсе отскакиваю в сторону. Там, на поляне, произошло что-то окончательное. И это разъединило нас.