— Я все время прокручиваю это в голове, пытаясь понять, что я пропустил…
— Но ты же видел ее.
— Да, — устало вздохнул я. — Я видел лишь ее.
Мальчишка был слишком умен для своего же блага. Но он был прав. В ту секунду, когда я увидел ее в переулке, испуганную и растрепанную, что-то внутри меня изменилось. Я хотел защитить ее. Хотел заставить ее улыбнуться и защитить.
Я хотел ее.
Просто и ясно.
И чем больше времени я проводил рядом с ней, тем больше мне хотелось, чтобы она принадлежала мне.
— И что теперь?
— Лину… — Мое сердце сжалось. — Я имею в виду Арианну, вероятно, выдернут из колледжа, а Роберто будет преследовать меня за то, что я посмел прикоснуться к его дочери.
— Ты действительно думаешь, что он рискнет войной из-за нее?
Я бы рискнул.
В глубине души я знал, что готов рискнуть всем ради нее. В этом не было никакого гребаного смысла, но я это чувствовал.
Она была моей.
Даже если это было не так.
— Ты влюбился в нее? — спросил Бейли, но я не увидел осуждения в его глазах.
— Нет, я не умею любить. — Я пытался поверить в это сам. — Наверное, так будет лучше. Она заслуживает того, кто может дать ей все то, что я никогда не смогу ей дать. Например, безопасность и нормальное будущее.
— Не принижай себя, Никко. Ты любишь Алисию, Энцо и Маттео… меня. Ты также любишь моих родителей и других своих тетушек и дядюшек.
— Ты член семьи, конечно, я чертовски люблю тебя.
— Так борись за нее, — сказал он, как будто это было так просто.
— Есть вещи, которые даже я не понимаю, Бэй. История наших семей восходит к самому началу, к появлению Графства Верона. И мы с Арианной по разные стороны баррикад. Ничто и никогда этого не изменит.
— Может быть, это шанс все исправить, — добавил он. — Может быть, это шанс воссоединить семьи.
Сдавленный смех грохотал в моей груди. Это ничего не исправит, только сделает все в сто раз хуже. Если отец узнает, что я бегаю за наследницей Капицолы, он отрежет мне яйца и скормит их мне.
Мои чувства к Арианне, возможно, были глубокими в глубине моей души, но его ненависть к ее отцу, к ее семье была намного глубже. Она укоренилась в самой глубине его существа, струилась по его венам.
— Ты должен никому про это не говорить. Ты можешь это сделать? — спросил я кузена, и он кивнул. Пока я не выясню, что, черт возьми, делать, никто другой не сможет узнать правду.
— А теперь подай мне бутылку виски. Мне нужно притупить эту боль. — Моя челюсть болела, как сука в течке, но это была не единственная часть меня, которая болела прямо сейчас.
