Мне не терпится достичь своей собственной кульминации, и я должен сделать это сейчас. Я толкаю Софию на спину, врезаясь в нее. Она кричит, когда толкаюсь снова и снова, глядя на ее лоно и на мой член, исчезающий в ней. Знаю, что близок, и когда она мягким голосом просит кончить в нее, я перехожу грань.
Я не могу сделать то, о чем она просит. Не буду рисковать, чтоб она забеременела здесь.
Я выхожу в последний момент, извергая сперму ей на живот, мои яйца болят от напряжения. София смотрит мне в глаза, на ее лице шок, когда изливаю последнее семя.
Я опускаюсь на нее, пытаясь отдышаться. Затем отодвигаюсь от нее.
И тут слышу аплодисменты с другой стороны решетки.
— Как романтично, — раздается голос.
Я оглядываюсь и вижу его, насмешливо глядящего на нас.
— Теперь моя очередь, — добавляет он, потирая руки.
Я отодвигаю Софию за спину, поднимаясь на ноги. Я умру прежде, чем он прикоснется к ней. Если он войдет в камеру, разорву его на куски. Теперь она моя, я буду охранять ее изо всех сил.
— Ты не прикоснешься к ней, — отвечаю я, в моем голосе нет угрозы, только обещание.
— Что на тебя нашло? — спрашивает он. — Один ее запах, и твое поведение пошло под откос. Отдай ее мне. Теперь моя очередь.
— Никогда.
— Сделаешь это и поплатишься.
Я думаю о маме. Не могу позволить ему забрать Софию. Я отрицательно качаю головой.
— Очень хорошо, — огрызается он и уходит, дверь за ним захлопывается.
— Что он имел в виду? — спрашивает София, становясь рядом со мной и положив руку мне на плечо.
— Я не знаю, — отвечаю. — Но знаю одно.
— Что?
— Нам нужно выбираться отсюда.
СОФИЯ
Я никогда не была так голодна. Я ожидала пыток, но это хуже.
Чарльз не появлялся уже несколько дней. Я думаю, прошло шесть дней, но трудно сказать без часов и без возможности отличить день от ночи. Все это время мы не ели. Первые дни мы пили из душа, но теперь и он отключен.
Первый день был худшим во многих отношениях. Я все ждала, когда Чарльз войдет, представляла, как он держит нож, возможно, даже пистолет. Наверняка, он у него есть.
Каждый раз, когда раздавался скрип, я оглядывалась на дверь. Рок не разговаривал со мной, ушел в себя. Я пребывала в ужасе. Это самый длинный день в моей жизни. Но это ничто по сравнению с тем, что грянуло. Без еды дни тянулись, становясь все длиннее. Я не знала, чем занять себя. Разговаривала с Роком, но его ответы были скупыми. Я знала, что он думал о своей матери, о побеге отсюда. Хотела, чтобы он знал, что я здесь ради него, но время шло, и я начала задаваться вопросом, не делаю ли его жизнь хуже.
