РОК
Двадцать лет назад…
Ключ поворачивается, и я снова заперт на чердаке с Джессикой. Я давно к этому привык и не утруждаю себя слезами, но Джессика рыдает и умоляет, чтобы ее выпустили. Она колотит в дверь, но он игнорирует нас, спускается по лестнице, оставляя нас одних.
— Все не так плохо, — уговариваю я Джессику, обнимая ее за плечи. — По крайней мере, мы есть друг у друга.
Джессика возмущается несправедливостью:
— Но я ничего не сделала.
— Знаю, — подтверждаю я, замолкая рядом с ней.
В конце концов, ее слезы утихают. Я узнал много лет назад, сколько бы ты ни плакал, это ничего не изменит. Ты все еще в той же ситуации. Тебе можно вполне не беспокоиться. Хотел бы я научить Джессику сдерживать свои эмоции. Она чувствовала бы себя лучше.
Чердак — это место, которое мы знаем лучше всего в доме. Это место, где нас закрывают, когда мы плохо себя вели, когда отец хочет побыть наедине с матерью, когда его просто тошнит от нашего вида, а это происходит чаще всего.
Я начинаю понимать, что он делает это не просто для того, чтобы наказать нас. Он делает это, чтобы наказать маму. Когда она протестует против него, он больше не бьет ее, вместо этого бьет нас, осторожно, стараясь не оставлять следов. У него не всегда получается, у меня исчезает синяк на руке и опухоль на лбу, из-за которой мое зрение затуманилось на два дня. У Джессики хуже. Я ненавижу это.
Когда ее сопение стихает, мы решаем поиграть в игру. У меня есть свернутая колода карт, спрятанная за стропилами, нашел ее в одной из древних коробок, разбросанных вокруг нас. Большинство карт покрыты черной плесенью, но они служат нашей цели.
Джессика рисует неровный круг в пыли, а затем мы садимся на наши отметины, бросая карты в круг.
— Ты жульничаешь, — произносит Джессика сквозь сопение, когда на пятом броске мне удается попасть точно в яблочко.
— Тогда сядь поближе, — отвечаю я, наблюдая, как она шаркает ногами по полу.
Джессика бросает следующую карту, ухмыляясь, когда вытаскивает мою из круга.
— Ха! — громко кричит она, мгновенно закрывая рот рукой.
Мы оба знаем, как рискуем наделать слишком много шума. Если отцу придется вернуться, мы оба «заплатим за это», так он выразился.
Мы играем трижды, прежде чем нам надоедает.
— Я голодна, — поясняет Джессика.
— Я тоже, — отвечаю я.
Сомневаюсь, что нас сегодня снова накормят. Нам везет, если мама подсовывает еду, когда он не видит, но она этим рискует. Он тоже не прочь запереть ее в отдельной комнате в подвале, куда нам не разрешают входить. Он построил его сам, срубил дерево, прибив панели гвоздями, подключив много электричества, больше, чем нужно для обычного освещения.
