В конце января Григорий и Николай попросили меня о встрече по частному делу, на которую они также изъявили желание привести трех гражданских друзей из Карелии. На самой встрече выяснилось, что это были старосты Ухты и двух других больших сел, расположенных еще дальше к западу. Они спросили, могут ли изложить свое дело не официальным образом, а в частном порядке, чтобы получить мой совет, и тут же сказали, что осведомлены о намерениях британцев в ближайшем будущем уйти из России и что боятся снова оказаться под русским господством. Что, спросили они, мог бы посоветовать им я и какие действия я бы предпринял, если бы сам был родом из Карелии?
Я решил отвечать на их вопросы так, как это принято в Ирландии, — задавая новые, и в результате расспросов узнал, что среди карелов необычайно вырос национальный дух и что в той же степени, как они невзлюбили финнов, они ненавидели и не доверяли русским, поэтому хотели стать независимой нацией — если, конечно, это было возможно.
Я искренне сочувствовал этим людям, оказавшимся в столь затруднительном положении. С географической точки зрения их расположение едва ли могло быть хуже. Россия была их соседом на севере от Финляндии и практически до Кандалакши на Белом море, а также на востоке от южного берега Белого моря и почти до Петрограда на юге. Вдоль всей западной границы — от северо-запада до юго-запада — лежала Финляндия, и, таким образом, Карелия представляла собой вытянутую территорию в форме клина с единственным выходом в районе Белого моря.
Дать совет в этом вопросе означало принять на себя серьезную ответственность, и я попросил у них немного времени, чтобы обдумать лучшее, с моей точки зрения, решение при любом возможном развитии событий. Они согласились подождать, но в то же время сказали, что хотели бы проконсультироваться с бывшим премьер-министром Финляндии, который сейчас служил солдатом у майора Бертона, и попросили организовать прибытие этого человека в Кемь в течение ближайших дней. Я четко дал им понять, что все переговоры с ним будут вестись в присутствии моего переводчика и ни о какой нелояльности по отношению к союзникам не может идти и речи. Только после этого я согласился попросить майора Бертона прислать месье Токоя в Кемь в качестве моего гостя.
Майору Бертону хватило одного намека, чтобы экс-премьер-министр, озадаченный причинами этого приглашения, в должное время прибыл в штаб Карельского полка. Он оказался тихим небольшим человеком с умным лицом, широким и обветренным, и серыми глазами — типичная внешность для всех северян, с которыми я встречался и от которых вряд ли отличил бы его. Однако когда он заговорил, его глубокий и звучный голос, способный выразить все, что угодно, выдал в нем опытного оратора. Бертон предусмотрительно послал и переводчика с прекрасным знанием английского языка, чтобы мы оставались в курсе всех переговоров. Этот человек, капитан Лехтимяки, мог служить прекрасным образцом мужественности, однако его политические взгляды были безнадежно красными. Впрочем, он дал мне слово, что не будет говорить о политике в Кеми за пределами нашего штаба, и честно сдержал его.
