С собой в Британию я взял в качестве слуги очень умного карельского юношу, хорошо знакомого британскому персоналу Карельского полка своей смекалкой и знанием английского языка. После того, как мы вернулись в Ирландию и парень успел прожить в моем доме два дня, внезапно уволилась кухарка, а служанки заявили, что не будут спать под одной крышей с юным варваром! В результате небольшого расследования я выяснил, что этот мальчишка показывал женщинам свой кинжал и в лицах описывал, как он перерезал глотки бесчисленным немцам и всем другим, осмелившимся встать у него на пути. Увещевания оказались бесполезными, многочисленные обещания вести себя хорошо неизменно нарушались, и когда вторая группа служанок пригрозила уйти, я убедил своего брата взять его в качестве слуги. Четыре дня его поведение было образцовым, но потом он показал на кухне фотографию, сделанную Менде, на которой карельские мальчишки делали вид, что собираются обезглавить одного из своих товарищей. В роли палача позировал Ефим, и этого прислуга не вынесла. Ловкость, с которой он обращался с топором, и проявление непомерного воображения погубили его карьеру слуги в Ирландии. Мы отправили его к своим русским друзьям в Ричмонд, графство Саррей, где уже через несколько дней он заслужил огромное уважение и получил благодарность от полиции за храбрость, которую проявил, остановив понесшую лошадь на переполненных улицах этого городка. Настоящая история этого подвига заключалась в том, что Ефим увидел лошадь без наездника, несущуюся по дороге прямо на него, и решил, что «кто нашел, тот и хозяин», после чего предпринял смелую и успешную попытку захватить этот приз. Ему пришлось испытать большое разочарование, когда его иллюзии развеял хозяин лошади — полисмен! Однако общественное признание помогло ему найти работу у местного дантиста, где он был, без сомнения, счастлив в окружении грозных инструментов. Он проработал там несколько лет, пока, в конце концов, не вернулся в Россию.
Обстоятельства заставили меня две недели спустя покинуть Англию для службы в литовской армии, и в Ковно я получил первые новости от моих друзей с севера России. Аргиев, когда-то работавший инженером Кемского участка Мурманской железной дороги, написал мне из финского концентрационного лагеря, перечислив имена тех, кто пережил катастрофу, последовавшую за нашей эвакуацией из Кеми: полковник Есиев и его семья, мадам Елена Фирсова и некоторые другие, когда-то оказавшие нам неоценимые услуги. К счастью, мне удалось связаться с британским военным атташе в Гельсингфорсе, который смог договориться об освобождении наших друзей и помог им добраться до Франции. Будучи за границей, я потерял контакт с этими людьми, но недавно я встретился с мадам Фирсовой, которая проживает в Париже и получает от французского правительства пенсию в размере шестидесяти франков в месяц за услуги, оказанные союзникам во время их операций на севере России. История ее злоключений такова, что ее нельзя слушать спокойно; проплешины на ее голове в тех местах, где были выдраны волосы, и черный шрам на губах в том месте, где ее двадцать лет назад ударили прикладом винтовки, до сих пор напоминают о том, как с ней обошлись четверо ее соотечественников в то самое время, когда мы несколькими милями дальше грузились на пароход. Голую, окровавленную и в бессознательном состоянии, ее спасла группа королевских инженеров <британской армии>, которые задержались, чтобы «очистить» Кемь. В 1938 году подполковник сэр Томас Мур, член парламента, по моей просьбе попытался добиться для нее у Военного министерства небольшого пособия или пенсии, но, к сожалению, безрезультатно, поскольку для таких случаев отсутствует подходящая статья финансирования.
