Поднявшись со скамейки и расправив плечи, Катон поправил фалерные ремни, которые висели на его полированном нагруднике. Он вышел в своем лучшем облачении, чтобы явиться в штаб, и теперь аккуратно уложил свой винно-красный плащ так, чтобы он спускался с его плеч аккуратными складками. Писарь, сидевший за столом сбоку от двери, ведущей в таблиний Бурра, поднял глаза, и они обменялись взглядами, прежде чем служащий откашлялся.
- Вы хотите, чтобы я принес вам что-нибудь немного перекусить и выпить, господин? Теплый денек снаружи.
В самом деле, это было так. Не по сезону жарко даже для июля. Пот уже выступал из-под челки у Катона и по его спине. Он покачал головой. - Я в порядке, благодарю.
Писарь опустил голову и продолжил работать с цифрами на своих вощеных табличках, в то время как Катон подошел к окну и посмотрел во двор здания штаба командира преторианской гвардии. Из окна открывался четкий вид на черепичную крышу помещений с колоннами, окружавшими открытое пространство, достаточно большое, чтобы вместить утреннее построение тысячи человек. За ними лежали бараки, стена лагеря, а затем ряды храмов, дворцов, форумов, инсул, заполненных беднейшими жителями города и большими домами богатых. Огромная часть императорского дворцового комплекса, покрывавшего Палатинский холм, возвышалась над горизонтом. Звуки города были приглушены до слабого гула, разносившегося по стенам лагеря, ближайшие из них, которые он мог слышать, были выкрики центуриона, сыпящего оскорбления своим людям во время осмотра. Во дворе писцы и офицеры ходили от помещения к помещению вдоль перистиля; только дежурные часовые стояли в лучах солнца, их тени в ракурсе четко очерчивались на тротуарной плитке. Каждый из них был безукоризненно одет и экипирован, и Катон был поражен спокойным чувством порядка и приличия, миром, далеким от его недавних переживаний, кровопролития, голода, грязи и вони, пронизывающего холода и постоянной опасности на границе и за ее пределами, где простирались земли Парфии, самого грозного врага Рима.
Его мысли вернулись к человеку, читающему его отчет в соседней комнате. Как Бурр отреагирует на слова, которые Катон тщательно выбрал для описания условий на восточной границе? Примет ли он тот факт, что Корбулон как мог справлялся со стоящими перед ним вызовами, и что роль Катона в событиях была безупречной? Или он попытается осудить командира когорты, вернувшегося в Рим с менее чем одной третью людей подразделения, пригодных для выполнения служебных обязанностей? То, что произойдет потом, будет иметь решающее значение для будущего карьеры Катона. Будет шанс защитить свой доклад, как только Бурр вызовет его; было жизненно важно, чтобы префект был убежден поддержать его версию событий, когда отчет будет передан императору и его советникам во дворце. Он знал, что Бурр относился к нему с большим уважением после той роли, которую он сыграл в подавлении заговора с целью свергнуть Нерона в первые дни своего правления и вместо него посадить на трон кровного сына предыдущего императора. Заговор провалился; узурпатор Британник и остальные его лидеры погибли. Но Катон знал, что благодарность – весьма мимолетное качество в бурлящем мире римской политики. У Бурра могли быть свои протеже, которых он хотел бы продвигать вместо Катона.
