Веллей Патеркул завершает линию персонификации истории, которая развивалась в римской историографии еще в конце III — первой половине II в. до н.э. под влиянием эллинистических образцов. Греческие историки эпохи эллинизма, излагая политические и культурные события, видели прежде всего выдающихся людей. В изложении Полибием Второй Пунической войны, например, главную роль играли Кв. Фабий Максим, Ганнибал, Сципион Африканский.
Этой линии противостоит единственное произведение римского историка, труд Катона Старшего «Начала» (Origines). В нем были опущены имена римских полководцев, но зато фигурировало имя боевого карфагенского слона (Cato apud Plin. N.H. II, 51). Если Плинию Младшему, современнику Веллея, эта особенность труда М. Порция Катона представлялась очередным чудачеством прославленного цензора, то Цицерон, видимо, не относил ее к парадоксам, а рассматривал как результат отношения Катона к государству: «Катон обыкновенно говорил, что наше государственное устройство лучше, чем у других государств, ибо в тех, можно сказать, отдельные лица создавали государственный строй на основании своих законов и установлений… напротив, наше государство создано талантом не одного, но многих, оно результат жизни нескольких веков и поколений, а не одного какого-либо человека» (Rep., II, 2, перев. В. О. Горенштейна).
Изложение истории в духе Катона было не чем иным, как попыткой укрепления расшатавшихся полисных начал. «Личностный» подход к истории Саллюстия и Тита Ливия говорит о победе в историографии тех тенденций, с которыми безуспешно боролся Катон Старший. Веллей Патеркул был в этом отношении продолжателем Саллюстия и Ливия и предшественником Тацита и Светония, для которых биография стала естественной формой истории императоров и одновременно императорского Рима.
Излагая «историю в лицах», Веллей Патеркул в то же время преследовал определенную политическую цель — показать, что позитивную роль в судьбах Рима играли выходцы из муниципиев, люди италийского происхождения, а не староримская знать. Веллей неизменно и настойчиво подчеркивает пользу, которую как в далеком прошлом, так и в эпоху принципата приносили Риму неродовитые люди. Среди них «новый человек» Тиберий Корунканий, добившийся высших жреческих и государственных должностей еще до Первой Пунической войны (II, 128, 1), Спурий Корвин, «рожденный во всадническом сословии» (II, 128, 2), М. Катон, «новый гражданин и даже уроженец Тускула» (II, 128, 2), «новый человек» Муммий (II, 128, 2), «человек всаднического происхождения» Гай Марий, ставший первым из римлян (II, 11, 1), а из более поздних примеров — Цицерон, «человек благороднейшей незнатности» (II, 34, 3), П. Вентидий, ставший консулом и триумфатором в том городе, в котором некогда был проведен во время триумфа как пленник (II, 65, 3), Азиний Поллион (II, 128, 3), М. Випсаний Агриппа, который «многочисленными подвигами облагородил свое незнатное происхождение» (II, 96, 1).
