. Французский историк римской литературы Э. Нажотт высоко ценил Веллея Патеркула, защищая его от обвинений в лести Тиберию. В качестве доказательства добросовестности историка он приводит его оценки Тиберия Гракха и Помпея Великого, а также тот факт, что Веллей не скрывает роли Октавиана в трагедии Цицерона, гений которого он превозносит
[560].
В оценках исследователей XX в. можно обнаружить такие же расхождения. Для Р. Сайма период между Ливием и Тацитом — провал в развитии римской историографии, иллюстрируемый произведением Веллея. Веллей оценивается как лживый, вводящий в заблуждение, болтливый и раболепствующий историк[561]. И. Лана, желая защитить Веллея от обвинений в преобладании у него риторического элемента и отсутствии критического подхода к фактам, высказывает мнение, что Веллей — не ритор и не историк, а официальный пропагандист императорского режима и идеологии в тех формах, какие они приняли во времена императора Тиберия. Выделение Веллеем заслуг «новых людей» Лана ставит в связь с попыткой Тиберия заменить старую римскую аристократию новым социальным классом, римской и муниципальной «буржуазией»[562].
Против этой оценки Веллея выступил Ж. Эллегуар, не отыскавший в «Римской истории» прямого противопоставления «новых людей» нобилитету. По его мнению, это произведение придворного историка, не преследующее какой-либо политической цели[563]. Возвращаясь к оценке Веллея в современной научной литературе, Ж. Эллегуар призывает принимать во внимание как цель его труда, так и то обстоятельство, что выпячивание роли личности в истории — это не столько особенность труда Веллея, сколько общая тенденция римской историографии, обусловленная аристократической и иерархической структурой римского общества, в результате чего на передний план выдвигались заслуги личностей, а не народа[564]. Эллегуар возражает против оценки труда Веллея как панегирика Августу и Тиберию, не отрицая наличия в нем панегирических тенденций. Образы Тиберия у Тацита и Веллея, по мнению Ж. Эллегуара, не исключают друг друга, как это обычно считается, и, несмотря на известные отличия, представляется возможным выделить некоторое количество действительных черт преемника Августа[565].
Сходную оценку дает Веллею английский историк А. Вудмен. Споря со своим соотечественником Р. Саймом, видевшим в труде Веллея «историю, выродившуюся в биографию и панегирик»[566], он считает «Римскую историю» органической частью римской историографической традиции со всеми присущими этой традиции особенностями и недостатками. Подчеркивая, что предшествующие Веллею римские историки ставили своей целью возвеличение деяний римского народа и обоснование его роли принцепса всех народов, Вудмен видит в Веллее продолжателя этой «патриотической» и «шовинистической» линии, с той лишь разницей, что энтузиазм по отношению к римскому народу переносится на его главу — принцепса. Неправомерным Вудмен считает обозначение посвященной Тиберию части труда Веллея термином «панегирик», поскольку такой же характер имело изложение Ливия и многих его предшественников. Пытаясь оправдать Веллея хотя бы от части обвинений в сервилизме, Вудмен показывает, что в оценке историком Сеяна отсутствуют некоторые из его заслуг, упомянутые Тацитом и Светонием
