5 Но, когда пал я и все, испугавшись обвала, бежали,
Все повернулись спиной, дружбу забыли со мной,
Тела, небесным огнем опаленного, смел ты коснуться,
В дом, безнадежный для всех, собственной волей прийти,
Дать несчастному то, что из старых дали знакомцев
10 Двое иль трое, — хоть ты знал и недолго меня.
Видел смятенье я сам и в лице твоем, и во взгляде,
Влажные видел от слез щеки, бледнее моих.
Каждое слово твое окропляли соленые капли —
Их губами я пил, слухом впивая слова.
15 Тут на объятье тебе я впервые ответил объятьем,
Принял твой поцелуй вместе с рыданьем твоим.
Мой дорогой
[181], и в разлуке меня защищаешь ты (имя
Ставить, ты знаешь, нельзя, — вот и пишу «дорогой»).
Признаки есть и еще твоей откровенной приязни —
20 Каждый из них навсегда в сердце моем я сберег.
Дай тебе бог, чтобы мог ты всегда защищать своих близких
И чтобы в меньшей беде должен был им помогать.
Если же спросишь, чем я, затерянный в этой пустыне,
Занят (наверное, ты этот вопрос задаешь), —
25 Слабой надеждою льщусь, что суровость могучего бога
Можно смягчить (отнимать эту надежду не смей!).
То ли напрасно я жду, то ли милости можно добиться —
Ты докажи, что ее можно добиться, молю.
Все красноречье свое собери для этого дела,
30 Дай мне узнать, что моя что-нибудь значит мольба.
Гнев тем легче смягчить, чем выше тот, кто разгневан,
Тронуть тем проще дух, чем благороднее он:
Доблестен лев — и довольно ему, если жертва простерта,
Враг повержен — и вмиг битве приходит конец.
35 Волк лишь да гнусный медведь умирающих долго терзают,
Или презреннее зверь, если найдется такой.
Что величавей найдешь, чем Ахилл
[182] под стенами Трои?
Но не стерпел он, когда старец дарданский рыдал.
А милосердье вождя эмафийского миру явили
40 Пор и почетный обряд Дариевых похорон.
Иль, чтоб не смертных одних называть, свой гнев укротивших:
Бывший Юноне врагом сделался зятем ее.
Мне хотя бы затем на спасенье надеяться можно,
Что покарали меня не за пролитую кровь.
45 Я ведь на Цезаря жизнь и не мог никогда покушаться
В жажде весь мир погубить, ибо он Цезарем жив.
Я не сказал ничего, ничего болтовнею не выдал —
Лишний хмель у меня
[183] лишних не выманил слов.
Видел я, да — но не знал, что увидел преступное дело,
50 Вся-то вина, что в тот миг были глаза у меня.
Нет, себя до конца обелять от вины я не вправе,
Но половина вины — только оплошность моя.
Значит, надежда есть, что добьешься ты хоть смягченья
Кары, что сам он в другом месте меня поселит.
55 О, если б мне эту весть принесла однажды Денница
