Она ожидала, что голубоглазый уйдет следом за Славой, но тот, полистывая журнальчик, подождал, пока она уложила Славика спать. Затем разлил водку и, как радушный хозяин, пригласил за стол ее. И вместо первого тоста сказал:
- Ну и подхалим этот Славка.
- Почему? - буркнула она, не притрагиваясь к стопке. - Не говорит гадостей?
- Не нужно помогать женщинам, - сказал с улыбкой, как остроумную шутку. Так мы вас и портим.
Она сидела за столом, думая о Славе, о нелепости застолья с его другом, о:
- И Славка не мог пойти к тебе один.
- Почему?! - она очнулась от своих дум и посмотрела на голубоглазого.
- Ну, мы друзья. И я его старше, - как о чем-то очевидном и лишь ей непонятном отвечал голубоглазый, протягивая руку к тарелке с картошкой.
- И он спрашивает у тебя разрешение, с кем ему можно встречаться? усмехнулась она с недоверием, не понимая: шутит он, что ли, подобным образом?
- Да, в общем-то, - ответил голубоглазый так, словно и сам только сейчас это понял.
- И ты ему разрешишь? - вновь усмехнулась она.
- Нет, конечно.
- Почему? - спросила она со злостью и иронией, ожидая услышать, какие пороки успел разглядеть в ней этот умник, и от чего он хочет уберечь друга.
- Каждый сверчок знай свой шесток.
- То есть я? - прежним тоном уточнила она.
- Не ты, а он. Он для тебя неинтересен. Он бы даже не смог с тобой так разговаривать.
- Ну, это уж я решу сама, - сказала она с обидой за Славу. - В отличие от твоего друга я сама решаю, с кем мне встречаться и как.
- Ты и решишь, - легко согласился голубоглазый и улыбнулся, и протянул ей стопку.
И со злости она залпом выпила водку и:
И дальнейшее ей помнится расплывчатым.
Голубоглазый был к ней очень внимателен и даже нежен.
И говорил, не умолкая. Говорил о вещах ей интересных, и она увлеклась разговором, он был как бы продолжением того, давешнего разговора со Славой, что трясся сейчас в поезде.
А потом она читала стихи, и Слава слушал с интересом и вниманием.
А потом вновь говорили. И все время перед ее глазами были его глаза, добрые, влюбленные, и ласковые пальцы осторожно поправляли упавшие ей на лоб волосы, и голос, мягкий, нежный, все повторял:
- Я понимаю тебя. Я тебя понимаю.
И они допили водку.
А потом - как? почему? - они вдруг оказались на кровати. То был une entente, как говорят французы, что на русский язык можно перевести примерно как порыв, вдохновение.
Его шепот:
- Если б мне хоть что-нибудь в тебе не нравилось, меня бы здесь не было.
