Бурёнка, Ягодка, Красотка | страница 8
Сперва он ничего не слышал, только стук шагов отдавался в ушах. Но потом: та-та-та-та-та… — мотоцикл. Мгновенно сообразив, Егор Петрович изменил направление: к мосту, к дороге бежать теперь было нельзя. Кусты отпрыгнули назад, Егор Петрович бежал по заболоченному берегу к реке. Корка утреннего приморозка проламывалась, и сапоги хватала причмокивающая слякоть. Егор Петрович стал задыхаться, но ни капли не давал себе поблажки — бежал и бежал изо всех сил.
Сильно толкнувшись, прыгнул с берега, стараясь подальше пролететь над водой. По грудь ухнулся в лёд октябрьской реки. Сердце и дыхание остановились. Но Егор Петрович продолжал двигаться вперёд, выворачиваясь всем телом, чтобы растолкать воду. Он выбрался на другой берег и увидел краем глаза: на мост выезжает мотоциклетка, расстояние всего метров двести. «Попался!» — сказал он сам себе и опять побежал, бухая мокрыми сапогами. Ватник висел теперь пудом. Но сбросить его не было времени.
Сердце горело нестерпимым огнём, и дышать он уже не мог. Но всё продолжал бежать. Оглянулся. Мотоцикл вилял меж кустов теперь метрах уже в тридцати. И если б хотел, мог догнать его в два счёта. Но те, на мотоцикле, желали, видно, не догнать его, а загнать. Они охотились, уверенные в успехе. И тогда Егор Петрович вдруг остановился. В мгновение увидел: в люльке сидит полицай и на заднем сиденье полицай, а ведёт мотоцикл солдат в серо-зелёной немецкой форме. Почти не целясь, Егор Петрович выстрелил. И тотчас мотоцикл, словно живой, резко и неловко развернулся и со всего маху прыгнул в куст. Последнее, что успел он увидеть, это туча непрочной осенней листвы, брызнувшая в разные стороны.
Он бежал. Вдогонку ему полетело несколько выстрелов, свистнули пули. На ватных, мёртвых ногах он пробежал короткий лужок. И упал. У самого края леса, в еловом густом молодняке. И здесь его сердце схватили холодные клещи. Он раскрыл рот, выпучил глаза, словно рак в кипятке, и почувствовал, что умирает.
Вдруг он увидел: на луг выбежали двое полицаев. Испугались открытого пространства и упали на седую утреннюю траву. Опасливо поднялись, держа карабины наизготовку, пошли к лесу. А Егор Петрович не мог ни рукой, ни ногой шевельнуть, и весь остаток сил уходил на то, чтобы удержать внутри себя стон. А так хотелось застонать, так спасительно было сказать протяжное: «Ах! Оох!» — это Егор Петрович всей душой чувствовал, но молчал, молчал. И клещи от этого сжимались ещё сильнее.
