Черниговцы [повесть о восстании Черниговского полка 1826] | страница 39

После обеда Сергей повел Матвея к себе и показал письмо от отца. Иван Матвеевич сообщал о своей женитьбе на Прасковье Васильевне Грушецкой, внучке фельдмаршала князя Долгорукова. Он начинал с того, что его «разбитое сердце нуждается в участии близкого существа», вспоминал с умилением о «незабвенной Аннете», распространялся о неоценимых качествах своей новой подруги, приводил строчки из Горация и Овидия[20] и заключал фразой: «Итак, да свершится воля неба»

Матвей, ни слова не говоря, вернул письмо брату. А Сергей глядя с улыбкой на Матвея, сказал:

— Я рад за папа и от всего сердца желаю ему счастья.

Владычество Наполеона в Европе было поколеблено. Пруссия, а затем и Австрия присоединились к России. Война продолжалась. В апреле 1813 года русские войска вместе с пруссаками заняли Дрезден, столицу Саксонии, которая держалась еще союза с Наполеоном. После этого было заключено перемирие.

Семеновский полк стоял биваком около Рейхенбаха, где был штаб главнокомандующего Барклая де Толли. Между палатками шныряли торговки с пивом, колбасой и пирожным. Упитанные немцы в тирольских шляпах с пером и краснощекие немки в капорах приходили послушать русских песенников и радостно хлопали в ладоши, когда какой-нибудь солдат, скинув кивер, лихо откалывал трепака и так дробно частил ногами, что рябило в глазах. Вечером весь бивак сверкал огнями. Повсюду зажигались костры. Туманными пятнами желтели освещенные изнутри палатки. Треньканье балалаек, песни, хохот и крики — все сливалось в веселый гам.

Матвей помещался в одной палатке с Якушкиным и капитаном Чичериным, молчаливым молодым человеком. По вечерам к ним заходил прапорщик Чаадаев — «красавчик Чаадаев», как его называли в полку.

Это был изящный юноша, почти мальчик, с серыми глазами и нежной, как у ребенка, кожей. Товарищи немного посмеивались над его «кокетством» (даже в бою он был одет безукоризненно, как на параде), но уважали его необыкновенную образованность и ясность ума.

Бивак кругом гремел весельем, а в палатке шла беседа.

— В устройстве русских мозгов, — насмешливо говорил Чаадаев, — есть какая-то странность. Я знал одну богомольную барыню: она посылала своего дворового верхом за просфорой, а потом, на той же лошади, отправляла на съезжую сечь, потому что, видите ли, просфора оказалась черствой. Воображаю, как он возвращался верхом после порки! Мужики и господа стоят друг друга: никто не замечает бессмысленности рабства.

Якушкин, лежавший на походной койке, повторил слова Радищева: