Обнадеживает тот факт, что не навсегда.
Принимаю душ, укладываю волосы, наношу макияж. Я смотрю на себя в зеркало. Растягиваю губы в малодушной улыбке.
Ничего. Абсолютно ничего не изменилось. Бронирую по телефону билеты на самолет. На ближайший рейс. Одеваюсь. Как обычно. Перекуриваю.
В дверь стучатся, входит горничная и интересуется ничего ли мне не нужно. Коротко отвечаю ей «нет». Нет, ничего. Она предлагает кофе, я отказываюсь. Она спрашивает про ужин, я отрицательно мотаю головой. Что следующее? Массаж? Мальчики? Выпивка?
Но когда она справляется о моем самочувствии, тут я уже ничего не могу ответить. Просто смотрю на нее в непонимании, сжав в ладони тюбик с тональным кремом.
Тогда она объясняет, что ее просили за мной присмотреть.
Я закрываю за ней дверь. Выпроваживаю вместе с ее заботой в гостиничный коридор. И начинаю быстро собирать немногочисленные вещи.
Нахожу пустую упаковку снотворного в туалете. И голубые продолговатые таблетки в унитазе.
Через четыре часа у меня самолет. Ночной рейс. К утру я буду в России.
Действие снотворного постепенно проходит. Все возвращается на свои места. Я размазываю тональный крем по руке. Слой за слоем. Тщательно маскирую сначала «предложение», потом «остается», и напоследок «в силе». Затем гримирую и телефон. Тон крема идеально сочетается по цвету с кожей. Все, что написано у меня на руке, написано только для меня.
Я думаю над тем, чтобы отправить ответную смс.
Но потом решаю, что сказать мне нечего.
Аэропорты, машины, люди. Прожектора ночных трасс с ослепительным светом. Прямо в глаза. Щурюсь. Прикрываю лицо руками. Упрямо продвигаюсь к своей цели. Знаю, что должна уехать. И это все, что я знаю на данный момент.
Таможенный контроль. Стойка регистрации. Зеленая дорога. У меня нет ничего запрещенного. У меня ничего нет. Кроме паспорта и кредитки. Я одна в такси и в шумном зале ожидания. Одна в бизнес-классе Боинга. У меня это вызывает смутную тревогу. Я так давно не принимала никаких самостоятельных решений, действий, поступков, что теперь чувствую от каждого шага легкую дрожь. Дрожь неуверенности. Вот уже много лет я не была предоставлена самой себе.
Я не могу назвать ни одно конкретное место своим домом. Возможно, потому что это слово незаметно для меня утратило свое значение. Я сомневаюсь, что особняк родителей с двухметровым забором по периметру сейчас вызвал бы во мне какие-то трогательные воспоминания. Мне никогда не хотелось в него вернуться, пройтись по комнатам, рассмотреть фотографии на каминной полке, дотронуться ладонью до мебели, перебрать вещи, принадлежавшие когда-то отцу с матерью. Возможно, потому что вещи в нашем доме всегда оставались безликими. Они не несли в себе никакой информации. Никаких воспоминаний. Никаких образов. Если фотографии, то на приемах, фуршетах, встречах. Официальные, с официальными улыбками, официальными взглядами. Практически одинаковые. Повторяющиеся из года в год. Если мебель, то антикварная, до которой нельзя дотронуться, чтобы не получить недовольный оклик. Если ужин, то в строго определенное время. Ничего личного. Одна дисциплина. Так это у нас называлось.
