– О, если бы ты знала, какой красавицей была моя сестра! – продолжал Магий, медленно подступая к Деллии. – Ты рядом с ней казалась бы бледной тенью! Я любил её, я оберегал её красоту от взглядов мужчин и мечтал, что однажды она станет моей... А потом её увидел Деций... Он присылал ей подарки, добивался встречи с нею, ходил к нам в дом как жених ходит к своей невесте. И вот наступил тот день, когда она призналась мне, что полюбила... Она полюбила этого развратного патриция и собиралась сказать ему об этом... хотела уйти к нему, залезть в его постель... Но я не отпустил её. Я насильно овладел ею, а потом убил... Мне легко удалось ввести суд в заблуждение, свалив вину на Деция с его грязными домогательствами. И я продолжал винить его за то, что случилось, я жаждал его крови... Теперь она на моих руках, смотри!
Деллия по-прежнему не могла сдвинуться с места. Тогда Магий, схватив её за плечи, кинул её на пол, как недавно проделал это с её рабыней, и растянулся на ней во всю длину, придавив её своей тяжестью.
Он брал её снова и снова, как в ту первую ночь, с такой же звериной яростью, как будто всю свою ненависть к женщинам хотел выместить на ней одной...
Когда он поднялся, Деллия, совсем обессиленная, не могла даже пошевелиться. У неё болело всё тело, обезображенное синяками и укусами, она страдала как после страшных пыток, униженная и раздавленная...
Магий направился к двери, но на пороге остановился и сказал ледяным голосом:
– Я знаю, что ты захочешь убить меня, и дам тебе совет. Постарайся не сделать промаха, иначе в таком случае ты подпишешь собственный приговор. А наш уговор, скреплённый клятвой Фуриям, с этого дня я считаю недействительным. Прощай!
Он ушёл. Деллия же тихо произнесла ему вслед:
– Будь уверен, мерзавец, я не промахнусь!
Участь Альбии была предрешена. Из императорского дома, где их с Марком разлучили, чтобы допросить поодиночке, её под стражей отправили в дом весталок. Помня о том, какие унижение и стыд ей пришлось перенести в тот раз, когда её подвергли осмотру, Альбия сразу же призналась в нарушении обета девства. Однако несмотря на её откровенное признание старшая весталка настояла на проведении процедуры: то ли желая развеять свои последние сомнения, то ли стремясь причинить Альбии новую боль.
Со дня их последнего разговора в темнице Пинария сильно изменилась: это была тень прежней Великой девы. Некогда высокая женщина в летах с гордо вскинутой головой превратилась в дряхлую, согбенную старуху. Из-под тонких бесцветных губ выглядывали жёлтые зубы; седая голова тряслась; глаза смотрели злобно, словно у голодной волчицы.
