Да и плевать: зато у Коряги самый длинный в отряде хвост, у меня — самый чувствительный дар!
— Цербер Танис Болотная, повтори-ка, что ты сказала, — ласково приказал Камень, который с утра лаял на людей, словно с цепи сорвался.
Позади послышались смешки: мы с напарником радовали отряд своей грызней с самого выезда.
А я, вздохнув про себя (ну как магистру пришло в голову ставить Солнышко во главе отряда?), послушно “повторила”:
— Я сказала, “сейчас заплачу”!
Смешки стали громче, а я развила мысль:
— Обидно же! Коряжка орденский конь, а не кляча, и вообще, вон у него какой хвост…
— По хвосту выбирала?
— Ага, — простодушно согласилась я, и насмешка не получила продолжения.
Утром Камень проснулся в приподнятом настроении. Правда, не весь: верхняя половина напарника была недовольной. Заметив, что я его рассматриваю, Камень натянул поверх утреннего жизнелюбия штаны, да и свалил из комнаты — тем самым дав мне без помех одеться.
Я, в отличие от Камня, благодаря ночным магическим (и не магическим) экспериментам не выспалась вся.
К утру ночные ощущения утратили силу, и я сомневалась, а было ли примерещившееся мне внимание?
Стоит ли верить ничем не подтвержденным ощущениям, если заклинания, проверенные что церберами, что ведьмами, ничего не отыскали?
Впрочем, верить всегда нужно себе. А потому я схожу к аргусу Эстону, расскажу ему всё (кхм, почти всё) и пусть что хочет, то и делает. Хочет — защиту над акрополем поднимает, хочет — гонит к лекарям прихворнувшее Око…
Но не сложилось.
А я ярко представляла, как это было бы: акрополь Кремос, комната лекаря — тесная, загроможденная сундуками, шкафами, полками. Сам лекарь, пропахший лечебными травами и едкими настоями, требующий описать, что произошло. И я, честно (лекарям не врут!) рассказывающая, как всё было:
“— Сперва мне показалось, что за мной кто-то наблюдает, а потом я почему-то решила, что будет хорошей идеей, если я разденусь и буду себя трогать. Скажи, лекарь, что со мной?
— И-и-и, душенька, да это тебя естество зовет, мужика тебе надо! Всё, иди отсюда, лекарство за дверью сама найдешь!”
Камень, сощурившись, оглянулся на мой смешок, и я из уважения к его старшинству сделала вид, что смеялся кто-то другой, но не я, нет!
Илиан отвернулся, а я задумалась: а может, и правда, не было никакого взгляда?
Себе, конечно, нужно верить — но если я просто не поняла, что хотела себе сказать? И на самом деле это и впрямь, кхм, “естество зовет”?
